Он шумно выдыхает, его дыхание сигнализирует о поражении. Но мне нужно услышать слово. И он об этом знает.
— Да, — наконец произносит он.
— А круизы, в которые она раньше отправлялась? — напоминаю я.
Он пытается сопротивляться. Сомневается. И затем:
— Твой отец столько раз пытался помочь ей. Но ничего не получалось. Все твое детство она то была на реабилитации, то заканчивала ее курс. Когда бы она ни возвращалась, или когда бы ни уезжал твой отец в командировку, у нее снова случался рецидив.
Даю время впитаться информации. Как бы ненавистно было об этом слышать, кажется, это вписывается в общую картину. И приносит покой. Но не в физическом смысле (с точностью наоборот, вообще-то), а в плане того, что это правда. Наконец-то правда. Теперь я могу вздохнуть.
— Почему он настаивал на лжи? — спрашиваю я. — Почему не рассказывал нам правду о ней? Он думал, что мы этого не вынесем?
Брюс качает головой.
— Не в этом дело. Он пытался защитить вас. Ему было так больно из-за ее болезни, и он не хотел, чтобы ты с твоими братьями проходили через ту же агонию. Он думал, что, спрятав от вас правду и убедив в том, что она была не такой, вам будет лучше.
Вдруг все обретает смысл. В одно сокрушительное мгновение все становится ясным. Вот почему он продолжает жениться на тех, кого не любит. Почему считает, что лучше держать каждого на расстоянии вытянутой руки. Если не впускать никого в сердце, то тебе не сделают больно. Если никого не любить, то не найдется такого человека, который из-за своей смерти забрал бы частичку тебя вместе с собой.
И затем меня поражает тревожная мысль.
Но я же сама чуть не погибла.
Около пяти месяцев назад. В автомобильной аварии. Аварии, с которой все началось. Эти пятьдесят две работы. «Программа по оздоровлению».
В шоке сижу не двигаясь. Не могу ничем пошевелить. Что означает — не могу дотянуться к слезам, которые льются с глаз. Брюс вытаскивает носовой платок из коробки, стоящей на столе, и протягивает мне, но я его не беру.
Спустя еще несколько размытых секунд, я могу снова говорить.
— Вот почему он так поступил, — делаю я вывод. — Вот почему я должна весь год выполнять те работы.
Каждая из тех работ, в конце концов, привела кого-то к богатству и успеху, поэтому разумно предположить, что, по крайней мере, одна из них подойдет и для меня.
Брюс кивает.
— Я хотел рассказать тебе, Лекс. Клянусь, так и было. Твой отец корит себя. За все это. Включая ее смерть.
— Но в этом явно нет его вины! — возражаю я.
— Попробуй ему сказать об этом. — Брюс снимает очки и потирает глаза. — Вина преследует его с тех самых пор. Он думал, что если бы решил эту проблему раньше, то смог бы взять ее под контроль, пока она не приняла плохие обороты. Но не смог.
— И потом я врезаюсь на машине в мини-маркет, — заканчиваю я мысль.
Брюс кивает.
— И он не собирался совершать одну и ту же ошибку дважды.
* * *
Из кабинета Брюса я ухожу в опустошенном состоянии. На меня сбросили бомбу. Столько новой информации нужно осмыслить, что даже не знаю, с чего начать. Или что делать, когда с ней разберусь.
Всего несколько паршивых слов на одном-единственном листе бумаги — и неожиданно вся моя жизнь переворачивается с ног на голову.
Все это время я думала, что моего отца не было рядом, потому что он не хотел быть со мной. Когда на самом деле он преследовал другую цель. Он не ненавидел меня. Не пытался замучить меня или подставить. Он пытался спасти меня.
И если все сводится к этому, то сейчас я могу сделать только одно.
Теперь я собираюсь спасти его.
Выхватываю сотовый и набираю номер Люка.
Пропуская формальности, воплю в телефон:
— Нам нужно поговорить! Встретимся в Гнезде через двадцать минут.
Глава 47
Поддельные друзья
— Мне казалось, ты собиралась уехать, — ворчит Люк, как только Горацио приводит его в библиотеку. Я уже по колено погрузилась в приготовления, сидя на полу с открытым ноутбуком и разложенными вокруг контрактами и распечатками.
— Я передумала, — просто говорю я.
— Что тебе нужно? — спрашивает Люк, скрещивая руки на груди.
— Твоя помощь.
Он выглядит ошеломленным.
— Моя помощь?
Я киваю.
— Да.
— Почему?
— Потому что ты единственный, кому я могу сейчас доверять.
Он думает над этим некоторое время и затем, после того, как, кажется, решил, что для него такая причина вполне приемлема, присоединяется ко мне на полу посреди комнаты.
— В чем дело?
Взволнованная я переворачиваю журнал «Fortune» так, чтобы он мог видеть, что на открытой странице.
— Видишь этого парня? — спрашиваю его, указывая на картинку, которая вдохновила на весь этот безумный план.
Он кивает.
— Конечно. Это Паскаль ЛяФлер. Генеральный директор «ЛяФлер Медиа».
— Ну, — важно говорю я, — еще он лжец.
Люк моргает.
— Чего-чего?
— Я видела его на вечеринке, на которой работала. Я подавала ему корзинки из огурцов, наполненные жарким из тунца!
Глаза Люка расширяются в неверии.
— И это делает его лжецом?
Я отмахиваюсь.
— Слушай, — настойчиво говорю ему, — он разговаривал с компанией людей. — Я обвожу взглядом разбросанные бумаги вокруг, пока не нахожу распечатку из интернета. На ней десять людей, стоящих за огромным столом для конференций. Из всех них я уже обвела красным маркером лица троих мужчин.
— С этими людьми, — говорю я, указывая на обведенные головы. — И разговаривал с ними на французском.
— Ну, он же француз, — острит Люк.
— Я в курсе, — говорю я с увеличивающимся нетерпением. — Просто послушай. Он говорил что-то о плане по выселению шеф-повара.
Люк смотрит на меня так, будто у меня совсем поехала крыша.
Не обращаю на него внимания.
— Я не заподозрила в этом ничего такого, потому что подумала: чего? Выселить шеф-повара? Как скажешь, стремный француженец.
— В рассказе вообще смысл какой-то есть? — вмешивается Люк.
Я стискиваю зубы и пытаюсь сдержать терпение, которого становится все меньше.
— Да! — делаю глубокий вздох и продолжаю. — Но все изменилось, когда я увидела его лицо в журнале и осознала, что неправильно его поняла. Видишь ли, я владею довольно ограниченным запасом французского лексикона, который сводится к разговорам о моде, еде и сплетнях о знаменитостях.
— Правда? — шутит Люк. — А по тебе не скажешь.
Я стукаю его бумажкой, что держу в руке.
— Так вот, из головы совершенно вылетело, что le chef не переводится как «шеф-повар». Оно означает faux ami!
— Что означает?
Я вздыхаю.
— Faux ami. Переводится как фальшивый или поддельный друг. Это слово относится к разряду тех, которые из-за схожести звучания на обоих языках ты бы переводить не стал, но это не так. Например, как с librairie. Это не библиотека. А книжный магазин. Или, допустим, napkin. Ты бы подумал, что это салфетка, но на самом деле на французском под ним подразумевается прокладка.
— Ладно, ладно! — говорит Люк, взмахом руки перебивая меня. — Я понял. Так если chef означает не «шеф-повар», тогда что?
Делаю глубокий вдох и удерживаю его взгляд.
— По сути, оно переводится как «Генеральный директор».
У Люка уходит некоторое время, чтобы поспеть за моим безумным мышлением, и когда у него это получается, я замечаю, как меняется выражение его лица.
— Выселить Генерального директора?