Эта ночь может стать последней, полной веселья, на долгое, долгое время. Последняя ночь свободы до того, как я буду вынуждена попасть в Лагерь Неблагодарных, Испорченных Дочерей Ричарда Ларраби.
Сегодня — мой эквивалент Тайной вечери.
Когда самолет взлетает, и я наблюдаю, как земля подо мной становится все меньше и меньше, я не могу не улыбнуться, представляя лицо Брюса, когда после вечеринки всю ночь напролет я войду завтра утром в его офис. И потом я думаю, что он позвонит моему отцу, сообщая о моей непригодности. Жалуясь об отсутствии у меня уважения к фамилии и всему, что она представляет.
С серебряным наполненным подносом подходит бодрая блондинистая стюардесса и предлагает мне бокал шампанского. Я пропускаю бокал и беру сразу бутылку, с жадностью поглощая ее, как атлет в рекламе Гаторейд9.
Отец может принудить меня заниматься физическим трудом. Но он определенно точно не может заставить меня заинтересоваться им.
12. Приключения с нянькой
Я убью солнце. Клянусь Богом, если оно не перестанет светить, я найму киллера, и тот прикончит его. Чьи это очки? Тома Форда? Что ж, они отстойные. Им следует быть раз в пять тысяч темнее. Поверить не могу, что они имеют наглость называть их «солнцезащитными» очками, когда те даже не пытаются преграждать солнечный свет.
Голова так болит, словно в нее врезался астероид, мчащийся к Земле на скорости в семь тысяч триллионов миль в час. Не уверена, что когда-либо в моей жизни у меня было такое похмелье. По правде говоря, не думаю, что в истории вселенной хоть кто-то страдал подобным похмельем.
Я рассказала бы о вечеринке прошлым вечером, но, если честно, я не особо многое с нее помню. Помню, как прибыла в номер пентхауса. Помню коктейли перед вечеринкой, которые мы пили, одеваясь. Потом я помню, как захожу в клуб и как моя челюсть падает на пол, когда я вижу интерьер в теме Голливуда 1920-х, созданный моими друзьями, дополненный настоящим автомобилем 1925 года, стоящим прямо посреди танцпола. Помню ряд шотов и последующие танцы на капоте того самого автомобиля. А остальное проваливается в черную дыру.
Как и планировалось, я не спала вообще. Если не считать полчаса сна урывками в самолете на пути обратно в ЛА. Мне пришлось вылететь в 7:30 утра, чтобы успеть в офис Брюса к девяти. Но я не успела. На самом деле, если подумать об этом, я, возможно, все еще немного пьяна.
Кингстон забирает меня из аэропорта и отвозит в Сенчури-Сити. Я укладываюсь щекой на мягкую прохладную кожу заднего сиденья и всю дорогу пытаюсь сдержать рвоту. Берегу ее для растения в горшке рядом со столом Брюса.
На мне все еще платье-чарльстон в стиле 20-х (дизайн Карла Лагерфельда специально для этого случая) и ярко-розовое боа из перьев, которым Джиа и Ти удивили меня вчера вечером. На моих черных кружевных чулках штук 15 дырок, а парик из темных волос длиной до подбородка сидит криво на голове, но я сейчас слишком истощена, чтобы исправлять это. И мне даже не хочется думать, что стало с моим макияжем. Я не смотрелась в зеркало с того момента, как в десять вечера мы покинули наш номер, и не собираюсь начинать сейчас. Я буквально пришла с корабля на бал, точнее с танцпола в аэропорт. Но помню, как Джиа накладывала мне его вчера, пока мы готовились. Слой за слоем темных теней, черная как ночь подводка и кроваво-красная помада. Сейчас я, наверное, выгляжу как гремучая смесь мертвеца и клоунской машины.
Я запинаюсь о двери в адвокатскую фирму Шпигельманна, Кляйна и Липстейна, прохожу мимо ресепшена, не обращая внимания, и, покачиваясь, иду по коридору к кабинету Брюса. Там я падаю на его кушетку, сворачиваясь в клубочек.
— Господь всемогущий, — выдыхает он.
— Я готова работать, — несвязно выдаю я, закрывая глаза от яркого света в комнате. — Выкладывай.
— От тебя разит.
Я обнимаю подушку.
— О, хорошо. Я думала, это от тебя.
Мои глаза все еще закрыты, а на глазах очки из страха, что если я уберу их, то моя сетчатка непоправимо повредится, но я могу слышать, что он не удивлен. Это слышно по его дыханию. Тяжелое и напряженное. Через нос. С таким звуком, словно он пытается вытолкнуть то, что там застряло.
Я стараюсь убрать улыбку, появляющуюся на моих губах. В большей степени из-за того, что от этого движения все лицо начинает болеть.
Я слышу, как он начинает шагать. Бормочет что-то невнятное, и я даже не пытаюсь разобрать, что именно. Это потребовало бы затрат энергии, которой у меня не осталось.
— Знаешь что, — в конце концов, после еще нескольких секунд разглагольствования ни о чем (хотя оно могло быть и дольше — думаю, я на пару минут вырубилась), говорит он, — мне все равно, в каком ты состоянии. — Его голос звучит решительно и горделиво, как если бы он вел внутреннюю борьбу и рад, что наконец выиграл. — Последствия более эффективны, чем идея, и пора бы тебе чему-нибудь научиться.
— Так держать, Брюси, — удивленно бормочу я, собрав последние силы в кулак.
Он игнорирует мой сарказм и продолжает:
— Твоя первая работа начинается сегодня. И ты не сможешь избежать ее только потому, что ты избалованная, испорченная девчонка, которая не в состоянии ответить за свои поступки. Больше нет, по крайней мере. Те дни прошли, Лексингтон. Сегодня ты идешь работать. И отработаешь полные пять дней. Никаких отстрочек.
Я дую на перышко ленты на голове, безвольно упавшее мне на лицо.
— Без проблем.
Слышу, как Брюс медленно останавливается. Открываю один глаз, чтоб посмотреть, что происходит. Сейчас он сидит за столом, удерживая кнопку на своем телефоне.
— Да, мистер Шпигельманн? — раздается из динамика голос его секретарши.
— Он здесь? — спрашивает Брюс.
— Да, только что приехал.
— Отлично. Пригласи его.
Я сажусь, изо всех сил пытаясь удержать булькающую в моем желудке желчь, и удивленно смотрю на телефон Брюса.
— Кого? — вопрошаю я, моля Господа, чтобы это был не мой отец. Я серьезно не думаю, что смогу с ним сейчас общаться. — Кого ты пригласил?
Ответ приходит секундой позже, когда открывается дверь кабинета Брюса и в комнату помпезно ступает молодой человек в чопорном темно-сером костюме с кожаным портфелем. Несмотря на заторможенность и затуманенное видение, я немедленно узнаю милое мальчишеское лицо и аккуратную прическу.
— Лексингтон, это Люк Карвер. Он стажер в «Ларраби Медиа».
— О Господи, — заваливаясь на бок, с громким стоном говорю я. — Опять ты.
Это тот самый раздражающий высокомерный придурок, которого я имела неудовольствие встретить вчера в офисе отца. И который имел наглость не пустить меня к нему.
Он глядит на меня долго, с неверием.
— Рад снова видеть тебя, Лексингтон.
— Как хорошо, — сияет Брюс. — Вы двое уже встречались.
— К несчастью, — бормочу я, обращая взгляд на Брюса. — Что он делает здесь?
Брюс встает на ноги и легонько постукивает по плечу Люка.
— Теперь она твоя проблема, — говорит он без всякой симпатии и удаляется из двери.
Я сажусь обратно и дикими глазами наблюдаю, как Брюс исчезает в коридоре, даже не прощаясь.
— Брюс! — взываю я раздраженно. — О чем ты говоришь? Куда ты уходишь?
Но он не возвращается, и сейчас я наедине с этим недоумком в таком огромном кабинете. Я со злостью оборачиваюсь к нему.
— Кто-нибудь может мне объяснить, что здесь вообще происходит?
Люк стоит как статуя, обеими руками вцепившись в ручку своего портфеля.
— Твой отец, — начинает он сухо, — поместил меня во главу этого, — он подбирает слово, — … проекта.
— И что это значит?
— Это значит, что я назначен докладывать о твоем прогрессе при выполнении различных работ.
Я поднимаю солнечные очки на съехавший парик, щурясь от нежелательного света.