В тот же день. Ночью.
Сегодняшний вечер — великий вечер, ибо сегодня я нашел недостающее звено в цепи своих рассуждений. Осел, думал я, есть животное бесполезное, но вот можно превратить гражданина в корову и разрешить этим молочный кризис. Или превратить приговоренного к принудительным работам в лошадь и сдать в Автогуж.
Но все это для неблагонадежного элемента, для буржуазии и ее прихвостней, ибо корова, осел и лошадь не суть высшая материя. Во что же превратить честных трудящихся?
Но здесь цепь моих рассуждений была прервана соображением: имею ли я право прибегать к помощи гипнотизера, и не противоречит ли таковое прибегание установленному миросозерцанию. Но тут же я вспомнил, что гипнотизер разрешен Комздравом, и успокоился. Новые перспективы открылись моим взорам: Комиссариат Здравоохранения берет на учет всех гипнотизеров, устра-ивает краткосрочные студии гипнотизма и выпускает кадр ударных гипнотизеров, которые поступают в распоряжение высшего начальства.
6 января. После службы.
В два часа дня Начальник Политпросвета вызвал нас, ответственных работников, в свой кабинет, дабы познакомить их со своим проэктом реконструкции Политпросвета на новых началах.
Суть его сводится к следующему. В основу кладется самодеятельность массы, для поднятия каковой уничтожается институт заведующих, именно: Во главе учреждения остается Заведующий Политпросветом, все же остальные заведующие подъотделами, секциями и подсекциями переименовываются в старших инструкторов. Таким образом, Политпросвет приблизится к массе, ибо масса не доверяет заведующим. Проэкт был встречен собранием восторженно. Затем система регистраторов и папок перерабатывается, и число их увеличивается на 40 %, равным образом, число анкет, которое должен заполнить каждый служащий, с 10 увеличивается до 16. Далее, устные объяснения между начальниками и подчиненными упраздняются, и все сношения между ними происходят в форме письменных рапортов, каковые рапорты хранятся в особых регистраторах под особой нумерацией.
Все эти предложения также были встречены собранием восторженно, но клубный инструктор Баринов заявил, что эти новые начала ни к чему не приведут, а только увеличат бумажную волокиту. Тогда я, несмотря на негодование, которое душило мне грудь и не давало говорить, взял слово и в кратких, но сильных выражениях обвинил клубного инструктора Баринова в буржуазном миросозерцании, ибо правильный учет, базирующийся на правильном делопроизводстве, есть базис строительства, и что, следовательно, бумага есть… но здесь голос мой пресекся, и я потерял дар речи, ибо в эту минуту меня осенила великая мысль.
Высшая материя, в каковую должно превратить граждан, есть бумага. Немедленно изложил эту мысль в своей докладной записке, аргументировав ее нижеследующим образом: во-первых, бумага есть материя тонкая, иными словами, материя высшая, во-вторых, бумага есть материя, легко поддающаяся учету, в-третьих, бумага есть материя, и тем самым уже ценна для Советской России, каковая ощущает острый материальный кризис. Изложив принципиальные соображения, я перешел к практической части. Увлечение мое все росло при этом, слова пели под моим пером и слагались в дивную гармонию. Я становился поэтом. Многочисленные преимущества в космическом масштабе представились моим восхищенным глазам.
Прежде всего, иными словами, во-первых, облегчается борьба на всех фронтах. Например, командир полка, или даже целой армии может превратить своих красноармейцев в бумажки и, сложив их в чемодан, пробраться в тыл белых разбойников, и, вновь придав бумажкам человеческий образ, напасть на врагов с тыла. Во-вторых, разрешаются продовольственный, экономический и топливный кризисы, ибо бумага никаких потребностей, свойственных человеку, не имеет. Под этот же пункт подходят вопросы борьбы с преступниками и с женщинами, не приобщенными к труду.
Наконец, иными словами, в-третьих, этим разрешается бумажный кризис, ибо граждане могут быть использованы, как бумага, в настоящем смысле этого слова.
Такова, в общих чертах, цепь моих рассуждений. Окончив, я встал и в волнении направился домой. Жена спросила меня, отчего я такой бледный, но я ничего не ответил ей, ибо, хотя я и стою на платформе женского равноправия, но полагаю, что женщины суть материя более низкая, чем мужчины, и должны быть обращены в бумагу худшего качества.