А вот оригинал:
Alb. Thou changed and self-cover'd thing, for shame!
Bemonster not thy feature! Were't my fitness
To let these hands obey my blood,
They are apt enough to dislocate and tear
Thy flesh and bones. Howe'er thou art a fiend,
A woman's shape doth shield thee.
Gon. Marry, your manhood! mew!
Ума не приложу, откуда (с точностью до наоборот) Пастернак взял две первые строки – и "зачем так открывать", и "женское обличье"! Странно выглядит и "чертовка" – довольно симпатичное именование, никак не подходящее к оригинальному fiend. Все эти проблемы у Щепкиной-Куперник сносно решены. Однако как, все-таки, быть с ответом Гонерильи? Самое меньшее, что о нем можно сказать – это что он груб, даже непристоен. И то, и многое другое при переводе пропало. Остался только намек на мужественность – там, где было ее, мужественности, отрицание.
Вот какой перевод я, поразмыслив с неделю, предложил бы читателю в качестве примерно отвечающего шекспировскому замыслу – в честной надежде, что он сумеет его улучшить. Это не строгий подстрочник, который поначалу служил мне опорой. Как всякий стихотворный перевод, он не совсем точен. Тем не менее, он, без шуток, хотя бы в духе оригинала.
Alb.
Thou changed and self-cover'd thing, for shame! Ты, жуткий и сокрытый зверь, к стыду!
Bemonster not thy feature! Were't my fitness Не строй мне морд! Когда бы не судьба
To let these hands obey my blood, Моим рукам чиниться зовом крови,
They are apt enough to dislocate and tear Они бы спелись вывернуть и драть разодрать
Thy flesh and bones. Howe'er thou art a fiend, Твои мясá и кость. Хоть ты и бес,
A woman's shape doth shield thee. Но женский облик стал тебе щитом.
Gon.
Marry, your manhood! mew! Лови свое мужское естество! Мяу!
Итак, в оригинале Гонерилья оскорбляет мужа – и громко мяукает. Где "мяу" в переводе! Ничего подобного на нашей солидной Руси не бывает – как не было секса в советские времена. Однако, увы, и мой перевод не является решением шекспировской проблемы. Прежде всего, невинное на первый взгляд marry совсем не так невинно; речь не о женитьбе ("Брачуйтесь, ваша мужественность"), как естественно предположить, а о средневековом богохульстве – фамильярно употребленное имя Девы Марии (Mary) приобрело в живом языке второе r и ироническое значение indeed – "и правда?". Так сегодня удивленно бросают Jesus! Буквально Гонерилья говорит следующее: "Мария! Твоя мужественность! Мяу!". Но это еще пустяки. Подлинный (практически недоступный переводчикам) Шекспир выплескивается дальше – ибо адекватно, ничего важного не теряя, невозможно перевести даже коротенькое mew, являющееся потрясающей игрой слов. В данном случае Шекспир переиродил самого Ирода, вынудив переводчиков переквалифицироваться в филологов. Ибо помимо прочего ("мяу", "чайка", "клетка"), mew означает еще и "линька" (птиц, например, соколов), а также сбрасывание рогов оленями. Поэтому, оскорбляя супруга, Гонерилья говорит ему не только "мяу", но и "сбрось рога!" (или, самое меньшее, "сбрось перья!"). Вообразим себе буквальное:
Gon.
Marry, your manhood! mew! Мария! Твоя мужественность! Сбрось рога!
Жуть, не правда ли? Стоит иметь в виду и то, что обычное значение слова marry также налицо – только на втором плане. Поди совмести все это в связном переводе! Абсолютно невозможно, мало того, едва ли понятно в своем мрачном единстве даже англоязычному читателю – но зато осуществимо на сцене. Так что Шекспир, вероятно, был все-таки практикующим театральным работником, а не интеллектуалом-либертеном.
Самое главное, Шекспир – не Расин и не Шиллер. Он не говорил ровными строками, чихал на классический размер, вообще на размер, на чередование ударений, на правописание, использовал десятки тысяч слов, создавал новые, захлебывался от избытка тем и мыслей, глотал слоги, дозволял себе непристойности, выплескивал излишки текста далеко за метрические пределы. Отказ принять Шекспира таким, какой он есть, живым и естественным, и привел к тому, что он по сей день на русский язык не переведен. Оттого и предпочитал Бродский (а вслед за ним и другие любящие английский язык русские интеллектуалы) цитировать Шекспира в оригинале. Честно говоря, переводы не оставили им выбора.
Лет двадцать назад у меня была мечта, мысль, надежда перевести Шекспира на русский язык. Я даже иносказал:
Утомительно помнить, что солнце заходит,
Осень – царство прозрачное, ветер шумит
И Шекспира на русский язык переводит.
Сейчас я точно знаю, что это мне не только не по зубам – но и невместно. Шекспира переведет кто-то другой. Говорят, уже переводит. Только когда мы увидим результат?
Вернемся к вопросу о зрелости – и смерти. Вспомним, не только в давнем прошлом, но и сегодня ripeness is all.