Вот как я перевел бы этот бессмертный отрывок:
Edgar:
Away, old man; give me your hand; away! Папаша, прочь! Дай руку мне, бежим!
King Lear hath lost, he and his daughter ta'en: Лир проиграл, их с дочкой повязали:
Give me your hand; come on. Дай руку мне. Бегом.
Gloucester:
No farther, sir; a man may rot even here. Ни шагу, сэр. Мы можем гнить и тут.
Edgar:
What, in ill thoughts again? Men must endure Что, снова глюки? След нам выносить
Their going hence, even as their coming hither; Уход из жизни как авансы бабы.
Ripeness is alclass="underline" come on. В зрелости все. Бегом.
Gloucester:
And that's true too. И это тоже верно.
(Exeunt)
Опять налицо гениальная игра, на сей раз не слов, а дел, полностью проигнорированная переводчиками. Между тем, без нее пассаж о зрелости повисает в воздухе. Легко догадаться, что речь о шекспировском противопоставлении going hence – coming hither. Первая идиома действительно означает "смерть", еще точнее – "уход из жизни", другое дело, судя по всему, она изобретена самим Шекспиром. А вот вторая куда интереснее. Она означает (нет, не рождение, хотя ее можно притянуть за уши и сюда), а, как ни странно, "флирт", "заманивание", "кокетство" – с массой литературных на то примеров, включая непристойные. Шекспир сравнивает смерть не только и не столько с банальным рождением, сколько с сексуальным заигрыванием, грубым флиртом. То есть: мы обязаны выносить ожидание смерти точно так же, как кокетство куртизанки. Осмысливать смерть точно так же, как вожделение. Вожделение укрощается зрелостью, стало быть, и страх смерти тоже.
Отмечу еще, что слово endure – "терпеть", "выносить", неосмотрительно опущенное всеми переводчиками кроме неуклюжего Дружинина, любил Фолкнер, воспринимавший его именно в шекспировском контексте; соответствующая критическая литература нередко на этом останавливается.
Мы к этому слову еще вернемся.
Таким образом, переводчики и на сей раз нас обездолили, лишив потрясающей шекспировской темы. Ее ненамеренно вернул нам Павезе с его удивительным поэтическим чутьем. Тот, кто, как Шекспир, противопоставляет смерть любви или, как Павезе, печально сопоставляет их, заново открывает их природное родство. Я нисколько не сомневаюсь, что радость обретения подлинного Шекспира окрылила не только меня (влюбившегося в Ripeness is all с первого взгляда), но и Бродского. Ибо он, выпуская в 1970 году (то есть чуть раньше, чем написал "Натюрморт") в нью-йоркском издательстве имени Чехова свою вторую книгу ("Остановка в пустыне"), предпослал ей ровно этот эпиграф: Ripeness is all. Только расширенный – Men must endure и далее. С точным указанием шекспировских координат. Я убежден, что цитировал он не только Шекспира, но и Павезе. Великолепный, хоть и немой комплимент несчастному писателю.
Напоследок вот что. Я долго искал смысл (или хоть контекст) во фрейдистской оговорке Брейтбурда, запихнувшего Ripeness is all в "Зимнюю сказку". Не нашел. Ничего подобного там нет. На всю комедию есть два (и только два, оба в первом акте) пассажа, использующие ключевое слово "зрелость" – в двух ее английских ипостасях (maturity и ripe – но не ripeness). Один – прозаический, другой – стихотворный.
(1)
Camillo
Since their more mature dignities and royal necessities made separation of their society, their encounters, though not personal, have been royally attorneyed with interchange of gifts, letters, loving embassies.
Едва их королевские величества возмужали, их разлучили державные заботы. Но, лишенные возможности встречаться, они поддерживали свою дружбу дарами, письмами и дружескими посольствами. (пер. Левика)
(2)
Leontes
Make that thy question, and go rot! На том умри, Камилло!
Dost think I am so muddy, so unsettled, Ты думаешь, я так безумен, низок,
To appoint myself in this vexation, sully Что сам оклеветал свою супругу?
The purity and whiteness of my sheets, Что чистоту и белизну постели,
Which to preserve is sleep, which being spotted Хранившей сон мой, обратил я в грязь,
Is goads, thorns, nettles, tails of wasps, Покрыл крапивой, иглами, шипами,
Give scandal to the blood o' the prince my son, Что сына кровь без смысла, без причины
Who I do think is mine and love as mine, Позорным обвиненьем обесчестил!
Without ripe moving to't? Would I do this? Настолько ль безрассуден я и слеп?
Could man so blench?
(пер. Левика)
В прозе Левик подменил нетривиальное выражение mature dignities (допустим, "зрелый сан" или, скорее, "зрелые обязанности") абсолютно бессмысленным и неподходящим к контексту "возмужанием". В стихах дело обстоит и того хуже. Там, как и в "Короле Лире", слово ripe исчезло при переводе вместе с целой строкой (мне попросту нечего выделить черной краской). Шекспир говорит примерно следующее: "Неужели ты полагаешь, что я сделал такие ужасные вещи без зрелого мотива (ripe moving)?" У Левика зрелость пропадает, остается просто "без причины". Неужели конспирация?