Но спустимся в тягчайшие мучения:
Склонились звезды, те, что плыли ввысь,
Когда мы шли; запретны промедленья.
На этот раз я тяжко вздыхаю. Лозинский, в целом довольно аккуратный, странным образом переводит pieta как "мучение" – путники спускаются в низшие круги ада, где грешников подвергают "тягчайшим мучениям". Между тем, Данте говорит нам нечто иное – или, по крайней мере, по-другому. Pieta, как и следует ожидать, – это "набожность", "сострадание", "жалость", "милосердие". Путники действительно собираются сойти в низшие, самые страшные круги ада. Однако истинный смысл дантовского стиха в переводе болезненно изменился.
Данте иносказует: "тягчайшим мукам" он противопоставляет "величайшее сострадание". Или просто называет одно другим; так правильнее. Герои спускаются к тем, кто заслуживает наибольшей жалости из-за мучений, которым подвергаются – заслуживают безотносительно к тому, в чем состояло их преступление. Поэт не осуждает грешников, даже не констатирует истину (их бóльшую вину) – он просто жалеет.
Or discendiamo omai a maggior pieta; Час сойти к величайшему состраданию;
К сожалению, Лозинский лишил читателя шанса разделить сострадание с великим итальянцем.
5. Последний пример самый яркий.
(Ад 12,1-3)
Era lo loco ov' a scender la riva
venimmo, alpestro e, per quel che v'er' anco,
tal, ch'ogne vista ne sarebbe schiva.
Был грозен срыв, откуда надо было
Спускаться вниз, и зрелище являл
Которое любого бы смутило.
Но спуск в ад – это только начало. Labbro chiuso ("сжатые [или сомкнутые] губы") у Павезе – тоже многозначительная цитата из Данте (Ад 16,124-126):
Sempre a quel ver c'ha faccia di menzogna
de' l'uom chiuder le labbra fin ch'el puote,
però che sanza colpa fa vergogna…
Мы истину, похожую на ложь,
Должны хранить сомкнутыми устами,
Иначе срам безвинно наживешь…
И это еще не все. Даже двойной пассаж Павезе с зеркалом:
(Cosi li vedi ogni mattina Такими ты видишь их [свои глаза] каждое утро,
Quando su te sola ti pieghi Одиноко склоняясь
Nello specchio. Над зеркалом.
и особенно
Come vedere nello specchio Как увидеть в зеркале
Riemergere un viso morto, Всплывающее мертвое лицо,)
позаимствован у Данте (Ад 32,52-54):
E un ch'avea perduti ambo li orecchi
per la freddura, pur col viso in giùe,
disse: «Perché cotanto in noi ti specchi?
И кто-то молвил, не подняв чела,
От холода безухий: "Что такое?
Зачем ты в нас глядишь, как в зеркала".
И, наконец, нечто потрясающее. Павезе искусно вставил в свое стихотворение самую, наверное, знаменитую строку "Ада" – последний стих надписи над его вратами (Ад 3,9):
Lasciati ogni speranza voi ch'entrate… Оставь всякую надежду, входящий…
В данном случае я вынужден прибегнуть к буквальному переводу – перевод Лозинского ("Входящие, оставьте упованья") проглатывает слишком много слов.
Вот где скрыта эта строка, вернее, ее отличительные знаки, у Павезе. Он разбросал "всякую надежду", "ogni speranza", на пространстве трех строк:
Cosi li vedi ogni mattina Такими ты их видишь каждое [всякое] утро,
Quando su te sola ti pieghi Одиноко склоняясь
Nello specchio. O cara speranza, Над зеркалом. О, милая надежда,
Quel giorno sapremo anche noi В этот день и мы узнаем
Che sei la vita e sei il nulla. Что ты – жизнь, и ты же – пустота.
Итальянское ухо не может ее не услышать.
Только теперь, закалившись в живой воде дантовского первоисточника, я рискну (и то не без трепета) предложить свой перевод стихотворения Павезе. Только теперь оно становится понятным. Павезе говорит не столько с Прекрасной дамой, сколько с узниками ада:
Verrà la morte Смерть придет
Verrà la morte e avrà i tuoi occhi Смерть придет, и у нее твои глаза,
Questa morte che ci accompagna Та смерть, что всегда с нами
Dal mattino alla sera, insonne, С утра до вечера, бессонно,
Sorda, come un vecchio rimorso Глухая, как старое угрызение,
O un vizio assurdo. I tuoi occhi Как абсурдный порок. Твои глаза
Saranno una vana parola, Станут пустым словом,
Un grido taciuto, un silenzio. Немым криком, тишиной.
Cosi li vedi ogni mattina Такими ты их видишь каждое утро,
Quando su te sola ti pieghi Одиноко склоняясь
Nello specchio. O cara speranza, Над зеркалом. О, милая надежда,
Quel giorno sapremo anche noi В этот день и мы узнаем
Che sei la vita e sei il nulla. Что ты – жизнь, и ты же – пустота.
Per tutti la morte ha uno sguardo У смерти на каждого один взгляд.
Verrà la morte e avrà i tuoi occhi. Смерть придет, и у нее твои глаза.
Sarà come smettere un vizio, Это как порвать с пороком,
Come vedere nello specchio Как увидеть в зеркале
Riemergere un viso morto, Всплывающее мертвое лицо,
Come ascoltare un labbro chiuso. Как прислушиваться к сжатым губам.
Scenderemo nel gorgo muti. Мы сойдем в теснину молча.
Опущу (прямо в Лету) свои и чужие, в основном, иноязыкие изыски, промежуточные варианты перевода и размышления о них. Не могу не рассказать лишь об одной дилемме, более литературной, нежели филологической, возникшей (и так и не исчезнувшей) вокруг перевода последней строки. Дилемме, естественно породившей цепочку любопытных дешифровок, – и кое-какое свежее представление о поэтическом таланте Павезе.