Растерянные, мы продолжали наш путь пешком. Меджид шел, тяжело ступая и сосредоточено думая о чем-то…
— Шайтан! — сказал он еще раз, поднимая голову и глядя на меня.
И снова я сделал попытку прочесть суеверному татарину короткую лекцию о том, что значит землетрясение и отчего оно происходит. Но упрямый Меджид стоял на своем.
До Судака оставалось два-три километра. Тут и там по дороге Меджид, знавший каждый сантиметр этой земли, находил странные изменения, переместившиеся камни, а кое-где — неглубокие трещины, морщинившие шоссе.
Мы подходили уже к окрестностям живописного местечка, некогда знаменитой генуэзской колонии. Издали на безоблачном небе вырисовывались контуры древней Судакской крепости, песочно желтая крепостная степа и высокие с зубьями, живописные генуэзские башни.
Неожиданно Меджид остановился и пальцем указал мне направо. Зрелище, открывшееся перед нашими глазами, было из необычных. Татарская хижина, прилепившаяся к скале, была расколота надвое. Стена и деревянный балкончик, разрушенные, валялись рядом, засыпав крохотный виноградник татарина… Вся внутренность дома была видна, как это бывает на сцене, где отсутствует четвертая стена. Кофейного цвета ребятишки бегали вокруг и выкрикивали что-то на незнакомом языке. Хозяин дома растерянно смотрел на разрушенное жилище… Его жена, маленькая морщинистая татарка, уткнув лицо в шарф, горько всхлипывала…
Останавливаться не стоило. Нас гнало вперед нетерпение узнать — что же дальше, что там, где нас не было? Что означает все пережитое нами в какие-нибудь пять необыкновенных секунд? И мы с Меджидом быстро шагали по шоссе, оставив далеко позади себя, на дне ущелья Шайтан-дере, умирающее животное и разбитый желтый кабриолет…
— Он приедет, стоит ли волноваться!
— Голубчик, да вы не знаете! Без воды у нас стоит половина работы!
— Но ведь Халиль ваш знает, что сегодня нужна вода?
— Мало ли что! Он так медлителен, этот Халиль!
— Как все-таки странно! Неужели вокруг нет ни одного источника, ни одного родника?
— Вы шутите?! Шестнадцать лет я живу среди этих гор! Я знаю здесь каждый камень, каждый квадратный вершок — лучше чем собственную ладонь! Отсутствие воды всегда было больным местом нашего Карадага!
— Ну, а колодцы?
— Колодцы? Мы рыли их в десятках мест. Безнадежно! Карадаг безводен. Нас могли бы спасти дожди. Но дождь в этих местах, вы знаете сами, такая редкость, такая редкость! Построили бассейны, водохранилища на случай дождя — да толку немного: дождя не дождешься.
— Но ведь в долине, внизу, где-то есть какой-то источник? Возит же оттуда воду на Карадаг ваш ужасный Халиль!
— Так что же?
— Как что же? Водопровод!
— Голубчик, да вы смеетесь! Мы спим и во сне видим водопровод. Да деньги, деньги где взять? На водопровод тысяч десять единовременно надо, а станция наша бедна, нища. Если бы водопровод! Сами судите: пятьсот в лето на одну только пресную воду тратим…
На минуту оба собеседника замолчали. Разговор происходил на площадке, осыпанной желтым песком, у большого белого здания. Площадка была обсажена кустами испанского дрока, цветы которого сверкали желто-лимонной окраской. Тут же, словно обрызганный кровью, цвел огромный гранатовый куст. Между кустами — скамья и стол. Один из собеседников сидел на, скамье, упираясь локтями о край стола, а другой расхаживал взад и вперед по площадке, нервно поглядывая на тропинку, спускавшуюся с площадки вниз, снявшуюся в котловине и уходившую далеко в цветущую у подножья горы Карадаг — долину Отузы. Перед глазами сидевшего на скамье человека глубоко внизу открывалось необозримое морское пространство.
По дну Отузской долины, казалось, несся кипящий свежезеленый поток виноградников и срывался в море, в синий залив, очерченный на западе мысом Меганон. Меганон сползал в море с края долины. Огненно-красный, голый, — он походит на пирамиду с усеченной вершиной.