— Я возьму головешку, у нас костер не горит; —сказала она и, размахивая горящей головней, убежала к дальнему чуму.
— Ну, так говори твое последнее слово, — проводив взглядом Гольдырек, опять заговорил гость. — Сто, однако, шибко много.
— Я уже сказал, — принял Мукдыкан бесстрастный вид, — половину из них мне придется отдать Тумоулю.
— Ну, хорошо, вижу, что твое слово твердо, — сдался Кульбай. — Говори, когда девку взять.
— Гони оленей — и девку возьмешь…
Мукдыкан протянул было гостю свою трубку в знак заключенной сделки, но в это время почувствовал, как чья-то сильная рука схватила его за косу и ткнула головой в огонь. Гость вскочил и шарахнулся в сторону.
— Ты так, шайтан! — прохрипел Тумоуль, задыхаясь от гнева. — Две зимы за девку работал, а теперь другому продаешь…
— Пусти, шайтан! — извивался старик, стараясь вырваться. — Не твое дело учить меня!..
Оставив в руках Тумоуля половину своей жиденькой косы, Мукдыкан вскочил на ноги, но в следующую минуту уже снова был на земле, сваленный ударом в ухо. Придавив коленом старика, Тумоуль стал наносить удары куда попало. Сначала тот пытался сопротивляться, но потом затих и только при каждом ударе квакал как лягушка. Прибежали женщины и, подняв визг, бросились на помощь старику.
— Будешь теперь помнить, жадная собака! — пнул в последний раз Тумоуль свою жертву и, круто повернувшись, зашагал в темноту.
Шел, ничего не замечая. Внутри у него все клокотало. Так вот каков этот человек! Верно сказал Суслов, что такие люди, как его хозяин, это пиявки, — сколько им не давай, все мало. Он соблазнился ста оленями. Ему мало своих, мало пушнины, которую Тумоуль для него добыл. Большевик хорошо сделал, что прикончил у себя купцов. Мукдыкана также надо прикончить. Да и кривоногого Бургуми тоже. У него две жены, а вот старый шайтан захотел третью, молоденькую. Он может купить себе и четвертую, потому что у него много оленей, ему есть чем заплатить. Этим людям живется хорошо: сидят целыми днями у костра, ничего не делая, жрут сколько влезет и набивают лабазы пушниной. А Тумоуль месяцами не выходит из тайги, гоняется за зверем и ест объедки. И таких, как он, в тайге много: и у Бургуми есть работник, и у Хатрапче, и у Амультена, и у Кульбая…
Луна уже стояла над головой, а трава под ногами серебрилась от росы, когда Тумоуль наконец остановился. Гнев прошел, мысли приняли другое направление. Как же ему теперь быть? Работать на Мукдыкана он понятно больше не будет, но как же с Гольдырек? Может быть и от нее отказаться? Пусть увозит ее за сто оленей кривоногий, а он, Тумоуль, найдет себе другую жену. Но, подумав об этом, Тумоуль понял, что отказаться от Гольдырек он не в силах. Другой такой девушки, как Гольдырек, нет на свете — она так звонко смеется, он привык видеть ее рядом с собой. Значит — украсть? Да, остается только это, и надо торопиться, иначе она попадет в лапы к Кульбаю…
Обдумав план дальнейших действий, Тумоуль вернулся в становище. Там еще не спали. Мукдыкан лежал в чуме и охал, а женщины суетились около него и поили чаем. Собрав свои вещи (их было немного, они уместились в одном мешке), Тумоуль просунул голову в отверстие чума и сказал:
— Эй, старый шайтан, больше я для тебя зверя промышлять не буду. Смотри, не утащи чего из моего мешка, он остается тут. Завтра за ним зайду.
Повернулся и, уже отойдя несколько шагов, крикнул:
— А девка все-таки будет моя!
Это был задор ничего не боящейся молодости. Вызов был сделан, и Тумоуль его принял…
В чуме наконец угомонились. Гольдырек первая шмыгнула в свой угол, отгороженный от ложа стариков оленьей шкурой. Вслед за ней улеглась старая Шепталек. Она долго бормотала проклятия, посылая их на голову дерзкого работника. Но вот замолчала, захрапев, и она. Кульбай спал в другом чуме, в котором в обычное время помещался Тумоуль. Огонь в очаге тускнел. Где-то в углу возилась лесная мышь.
Мукдыкан лежал с открытыми глазами, сон бежал от его глаз. Злоба улеглась, осталась только черная неутолимая ненависть. Такого случая, чтобы работник избил своего хозяина как паршивую собаку, еще в тайге не было, — по крайней мере он не слышал. И не просто хозяина, а шамана, второго после всесильного Тыманито! Больше того, он даже назвал его вором. «Смотри, не утащи из жадности чего из моего мешка», — эти слова как раскаленное железо жгли мозг. И откуда все это? Мухоморов что ли он объелся? Ну, что за беда, что Мукдыкан продал Гольдырек другому. — становищ в тайге много, — он дал бы Тумоулю двадцать оленей, а тот купил бы себе другую… Нет, не в этом дело. Тумоуль никогда бы не поднял на него руки, если бы тут не было люче. Голыш стал ему дерзить после того как сошелся с ними. Неизвестно, чего большевики добиваются, но они покровительствуют таким голякам, как Тумоуль. Говорят, что батракам, не имеющим своих чумов, они будут давать даром оленей, а вот ему, Мукдыкану, да и другим таким же богатым, как он, не хотят давать товаров даже за пушнину. Мукдыкан вспомнил, как обошлись с ним, когда он последний раз был на фактории.