В низине у разлившегося арыка тяжело поднялась пара аистов. Сонные птицы сделали в воздухе круг и снова опустились к арыку.
Стало тихо. Снова спала степь в медово пряных аромата ранней весны.
При первом же выстреле, докатившемся до ближайшего кишлака, человек в красноармейской форме, не просыпаясь, с закрытыми глазами, одним упругим движением сел на тюках сена, служивших ему постелью; так же непроизвольно левой рукой он выхватил из-под подушки наган, а правой ткнул вперед в темноту, намереваясь разбудить спящего коновода. Не встретив однако препятствия, человек качнулся вперед, теряя равновесие, и окончательно проснулся.
«Куда же черти унесли…» Звякнувшие в этот момент за дверью стремена изменили течение его мысли, и, поняв, что коновод уже седлает лошадей, он закончил иначе начатую фразу: «…вот это правильно!»
Через несколько мгновений два всадника вылетели из лабиринта кишлачных построек и дувалов в степь на вспыхивающие огоньки выстрелов. Две-три свинцово-никелевые шальные осы с визгов пролетели в темной выси, и в ответ им нервно расширили размах бега скачущие кони.
Пробовали ли вы лететь темной ночью по степи? Незабываемые ощущения! Земля смутной темной манерой скользит внизу. Ветер ласкает ездока, и в воздухе растворяется материя и тело. Ничего нет. Одно лишь сознание мчится куда-то во мрак, в необъятное. Изредка с коварной усмешкой подползет змеиная мысль: «А если скакун споткнется?» — и пропадает перед резонерски безразличным: «Тогда только голову сломаешь!»
Канонада прекратилась так же неожиданно, как и началась. Четкий ритм полевого галопа успокаивал взбудораженные внезапностью тревоги нервы. Где-то в степи должны быть палатки В темноте трудно ориентироваться — и тогда нужно довериться коню. Конь чует и знает то, что человеческим чувствам не под силу. Умный конь — лучший проводник. Невидимому, эти истины хорошо знали скачущие, так как поводья свободно болтались по бокам потных конских шей.
Через четверть часа напряженно дрожащий оклик метнулся навстречу:
— Стой! Кто?
— Свои, свои!
И опять уже облеченно отозвался окликнувший:
— Это вы, товарищ Вагин?
— Да. Что у вас тут за переполох?
— Ерундовина какая-то, товарищ командир. По степи кто-то с огнем ездит. Окликали — не отзывается. Мы подумали — басмачи, и давай стрелять.
— Ну, и что же?
— Ничего. Пропал куда-то.
— Где остальные?
— В палатки пошли.
— Каптилов где?
— Там же, — и, не дожидаясь, крикнул во мрак: — Ка-аптилов! Товарищ командир зовет!
Через минуту к Ватину подбежал приземистый курсант в шлеме на боку, с болтавшейся на ремне винтовкой. Его рапорт немногим отличался от торопких ответов часового. Ездит кто-то с огнем. Стреляли. Исчез.
— Что за бестолковщина! — Вагин начинал возмущаться. — Ну, ладно, в следующий раз не стреляйте, а потихоньку сообщите мне.
Здесь придется немного отступить от хода событий и познакомить читателя с теми целями, ради которых писался этот рассказ, а заодно коснуться времени и места, где происходили описываемые факты. Именно факты, так как вымысел здесь совершенно отсутствует, и я рассказываю лишь то, что видел своими глазами.
В 1922 году я был командирован N-скими кавкурсами на заготовку фуража в тогдашний Джизакский уезд. Время было смутное. Вместе с наступавшей весной, на ряду со всякой спавшей зимой тварью, оживали и бандитские шайки басмачей. Понукаемый английским золотом, на афганской границе энергично сколачивал отряды Энвер-паша. Готовилась интервенция Советского Туркестана. Перестрелки в роде описанной далеко не всегда кончались мирно. Отправили с простреленным басмаческой пулей бедром весельчака Панарина. В степи засвежели два глинистых холмика-могилки над трупами убитых. Немудрено поэтому, что нервы у нас были натянуты, и стрельбу по бродячему огню никак нельзя было назвать бессмысленной. Правда, позже мы познакомились с десятками таких огней, но научное объяснение этого явления мне до сих пор не известно, и, публикуя эти записки, я преследую две цели: во-первых, получить исчерпывающее объяснение, а, во-вторых, возможно, данные сведения принесут некоторую пользу в смысле открытия новых богатств в недрах земли.
Однако, вернемся к рассказу.
Станция Ломакина, Средне-Азиатской железной дороги, и кишлаки Каштал и Арават, соединенные на карте прямыми линиями, образ, от прямоугольный треугольник, смотрящий ломакинским острым углом на север. Волнистая степь вплотную подходит к южному катету Каштал — Арават, и сейчас же за ним резко вздымается вверх хаосом предгорий Тянь-Шянь.