— Ищешь Куба?
— Кого? — переспросил я.
— Был у нас такой. У него фамилия была чудная. Толи Кубилин, то ли Кубарев. А звали просто Кубом.
— А кто Вам сказал, что я кого-то ишу?
— Дак у тебя во лбу написано.
Ослышался ли я, или он так и сказал: «во лбу»?
— Я ишу человека, который называл себя «агент по недвижимости».
— Это Куб и был. Только он себя такими мудреными словами мог называть. Еще он был «распределитель бабочек» и как-то там еше… не помню уж.
— А почему «был»?
— Так помер он. Аккурат неделю назад и отбросил коньки.
Больше мне нечего было узнавать. Я взял протянутый мне окурок. Нищий, продолжая меня разглядывать, поинтересовался:
— А ты часом не родственник ли? Лицом-то похож.
— Родственник. Брат… двоюродный.
— То-то я и смотрю. И не жлобишься, покурить дал. Куб такой же был. Вокруг него много народу толклось. Он всегда выпивку мог достать или еще чего. Но сам не крал и не просил никогда. А только всегда знал, где дверь забыли закрыть или излишки какие остаются, или еще чего. Феномен был, одно слово. Только очень невеселый по жизни. В молодости дров наломал, его и мучило. Какую-то там сеть не так сделал…
— Сеть? — Я оживился. — Компьютерную? Но ее же делал не один человек. Тысячи людей на это работали много лет.
— Не знаю, кто там работал и какая сеть. А Куб ее не сам делал, верно. Он только помог, как он всегда делал. Что-то там наперед увидел-распределил по чьей-то просьбе, вот сеть и вышла неверной. Куб тоже говорил: все равно сама бы выросла, но только чуток попозже. И совсем другая, Не знаю, чего у него там не вышло. Сам-то я в этом ни бум-бум. Да и он говорил всегда туманно, словно Моисей какой. Ну, вроде того, что сети разные бывают. И вот у него из-за той ошибки получилась не то чтобы оросительная сеть или там рыболовная. А какая-то другая получилась, неверная. Паучиная, что ли.
Я заметил, что курю фильтр. Вот значит как. Наломал непонятных дров с Сетью и помер. Ничего не скажешь, идеальный агент по недвижимости. Врачу испелися сам.
— А ты, если родственник, так может, тоже можешь, это… выпивки достать или еще чего? А?
Похоже, этот бомж смотрел на мир так же рационально, как Жиган. И еще какая-то мысль летала рядом в воздухе, точно полупрозрачная бабочка. Я следил за ней, затаив дыхание и стараясь не упустить ее из вида, пока она не сядет и…
— А может, и могу! — сказал я и подкинул на ладони пустые песочные часы.
— Заметано! Я всегда здесь. Заходи, если что. Помянем братана.
Он снова взялся на флейту, давая понять, что разговор окончен. Я уже отошел метров на двадцать, когда почувствовал едва заметный толчок в затылок — словно кто-то легким щелчком сбил с моей головы невидимую кепку. Я обернулся: из кармана бомжовской хламиды на меня глядел псиэн. Бомж дунул в свою дудку, извлекая из нее визг колес тормозящего поезда, и зверек спрятался обратно. Я подумал, что наше с псиэном отношение к музыке в чем-то сходно.
В экстрасенсов я никогда не верил. Но надежда, вспыхнувшая во время разговора на вокзале, поколебала мое неверие. Правда, дома меня снова стал терзать скептицизм. Тем не менее я очистил письменный стол и полез в сервант. Там стоял Хрустальный Паук, приз за победу в каком-то сетевом конкурсе лет пятнадцать назад. Приз был чем-то средним между большой рюмкой и маленькой вазочкой для варенья: стеклянная посудина в виде паука, лежащего на спине. Во время вечеринок в моей квартире я использовал эту штуку как пепельницу. А иногда от скуки ловил ею мух на столе, переворачивая рюмку вверх дном — так что Паук вставал на лапы, и бедная муха металась в его хрустальных объятиях.
«Махнемся?» — спросил я у серванта. Затем вынул пустые песочные часы, полученные от бомжа, и поставил на полку рядом с Пауком. По ритуалу, сервант должен был теперь сказать: «Хрусталь», если бы умел говорить и хотел меняться. Однако говорить он не умел. Зато я, разглядывая две прозрачные безделушки, заметил, что в них есть еще более глубокое сходство: Хрустальный Паук был поразительно похож на увеличенную половинку от хрустальных часов. Я даже не знал, как выразить покороче это свойство. Хорошо, что сервант неразумен, а то бы и у него была такая же проблема, и это наверняка затруднило бы наш обмен. Я снял Паука с полки и поставил на стол.
Теперь надо добавить другие «коэффициенты», которые фигурировали в моем уравнении об умершем «брате». Я вынул серьгу-дримкетчер, повесил на люстру и сел в кресло под ней. Итак, достаточно подумать?
Я стал думать, что Хрустальный Паук съезжает по столу к краю, падает и разбивается вдребезги. Паук не двигался. Я представлял, что он начинает покачиваться, что сдвигается хотя бы чуть-чуть. Ничего подобного. Я дважды снимал дримкетчер с люстры и сжимал в руке, потом вешал обратно. Я проверял, не приклеился ли Паук к столу — при касании рукой он легко скользил по полировке. Я поставил его на самый край и снова пытался сдвинуть мыслью. Бесполезно.