А теперь прошло время, когда они обогащались, нарушая правила. Прошло время, когда они пытались хоть какие-то правила установить. Время уже пошло другое, когда их расставляют по ранжиру. Кто? Власти. Ставят шесть стульев. В сложной конкурентной борьбе их занимают шесть бизнесменов первого эшелона. Остальным объясняют: вы хорошие, мы знаем, что вы очень полезные люди, но стульев больше нету. Мне рассказывали недавно: теперь куда ни придешь с новым проектом, тебе объясняют: мы сначала должны разобраться, решить, какие законы будут, а потом будем с вами разговаривать. То есть больше никто не рассматривает их самих как некую инновационную силу, их сейчас ранжируют, выстраивают в затылок друг другу.
Теперь они жалуются, что не попали на эти шесть стульев; это становится основой массового либерализма в предпринимательской среде: с седьмого по двадцатое место выступают за свободу. Еще дальше предприниматели, которые никогда не имели никаких льгот, никакой властной защиты — только крыша. Дело не в размерах бизнеса: мелкий, средний, тут все решает — ты при льготах или не при льготах. Банки, которые не при льготах, гораздо быстрее переводят деньги, чем банки, которые при льготах. Им приходится как-то крутиться, чтобы выжить. Они не кричат о равенстве прав и условий. Они тоже, кстати, не идеал «чистого бизнеса», они находили тысячи своих мелких способов запустить руку куда не следует — но на порядок меньше, на уровне своих личных связей с каким- нибудь третьим помощником.
Теперь видно, что и не было такою момента, когда они могли все перевернуть. Не потому, что им не дали, а потому что они сами не могли. Не было культуры. И дальше начался возврат к старым моделям, советским и досоветским, которые стали проступать, как проступает старая краска. И не то чтобы не было других вариантов выживания; свободу отдали очень просто, без всяких баррикад.
Собственниками они тоже не стали. Собственник — человек, который точно знает, что ему принадлежит,— этого до сих пор нет. Этого и не будет уже. Движение идет в обратном направлении. Никакого прогресса в защите прав собственности ожидать не стоит. Пока отрабатывается механизм административной защиты — не судебной, а административной. Это все тот же брежневский административный рынок.
Думаю, что такая модель быстро распространяется, в том числе в регионах. В некоторых местах старое плавно перешло в новое даже без всякого промежутка этой московской демократии и разгула предпринимательства. Бывает, что такая ситуация растягивается надолго; в некоторых странах она растянулась на сорок лет.
Адмминистративная структура по-прежнему перетягивает на себя экономику. Сюжет о самоорганизации оказался катастрофически нереализуемым. Какое-то время мы верили в оптимистический вариант, вариант кольчуги: человек входит в круги, круги друг на друга накладываются, зацепляются, и образуется такая структура-кольчуга, которая в состоянии держать страну и без государства, на самоорганизации. Этого не получилось.
«Новые русские» стали такой же профессиональной группой, как и другие; у нее своя субкультура, свои — пониженные — культурные стандарты и повышенные доходы. Они сами это про себя знают. И например, стараются купить квартиру в доме, где живут «старые», а не «новые русские».
Нынешний предприниматель похож на старого директора магазина. Директор прекрасно понимал, что всех ученых на корню купить может — и одновременно испытывал по отношению к ним нечто вроде комплекса неполноценности. Такими были и партийные работники, которые отдавали своих детей в университеты и устраивали им академическую карьеру, а не делали партийными секретарями. Я не знаю, хотят ли бизнесмены, чтобы их дети становились бизнесменами; не удивлюсь, если не хотят.
• Валентен де Булонь. «Игра в карты с шулерами». XVII век
Прибамбасы. Почти то же самое, что и примочки, но много бесполезнее: из сферы украшений, излишеств, чистого искусства. Оба слова из хипповско-музыкального языка.
Не грузи! Не усложняй там, где можно сказать (сделать) просто. Равносильно «не перегружай». Корреспондирует с «загрузкой» компьютера данными. Тяготение к простому — своеобразная «бритва Оккама» понятийных рядов новорусского русского, выдающая скрытое тяготение к примитивизму стимулов и реакций.