Владимир Иваницкий
Персонаж в фольклорном интерьере
Термин «новые русские», конечно, никак не самоназвание. Ярлык изготовлен не здесь и не нами (западная журналистика постаралась), но нами был молчаливо признан и за неимением лучшего эксплуатируется в хвост и в гриву. Он хорош уже тем, что поначалу за ним не стояло никакой моральной оценки. Зато — увы! — и не содержалось никакого социального адреса. Сегодня это уже далеко не так.
«Новые русские» из анекдотов довольно сильно отличаются от тех маргиналов внутри своего слоя, которым выпало представлять в массовом сознании весь слой российских предпринимателей постсоветского периода, но народный юмор уже успел увековечить их всех в кривом зеркале. Фольклор — всегда кривое зеркало, потому что выпячивает то, что хочет подчеркнуть, а подчеркнуть хочет все небывалое, удивительное, то есть вроде бы единичное.
При этом результат получается прямо противоположный начальным условиям: новый штамп, массовее некуда. Как же так?
Давайте посмотрим на разбираемое явление максимально широко. Ну прежде всего, ни «народом», ни «коммунистами», ни «номенклатурой», ни «совками» они себя не считают. Безусловно, это значит: с недавним старым покончено. Точку ставить трудно... Но с некой традицией они действительно разорвали. Не с фольклорной стариной, а с чем-то противоположным ей: высокой традицией — культурой запретов, верхними ценностями предыдущей цивилизации. Та была сравнительно долгой в соотношении с резвой нынешней модернизацией. Но сама видится относительно мгновенным периодом предыдущей модернизации по отношению к историческому прошлому.
Они были всегда
• Эдуард Вийрайт. «Ресторан»
Именно в нем родина иных — низовых, народных — ценностей и понятий, носимых культурой в подсознании и потом, в случае кризиса, неожиданно воспроизводимых в перелицованном, неузнаваемом, непредсказуемом виде.
Пройдемся по улице. На стене — плакат, призывающий вступить в «Союз кулачных бойцов России». Издана книга «языческого жреца». Возродилось казачество. Кое-где справляются народные праздники с плясками, камланиями и жертвоприношениями Вновь ожили «традиционные» для пореформенной России секты. Есть и «черная сотня», и колдуны, и ворожеи. Для исследователя все это факты одного ряда. Возрождается многое. При этом трудно разобрать, какова доля низовой активности, а какова инспирация сверху. В таком контексте новые русские отлично вписываются в парадокс Ксениуса: «Что ни традиция — то плагиат». В данном случае — фольклор.
Социологи и историки вроде И. Яковенко справедливо указывают, что к семидесятым годам нашего века Россия перестала продуцировать носителей традиционного, аграрно-магического сознания. Посему-де сопротивляться третьей (или уже четвертой) модернизации по западному типу в стране больше некому. Вывод мне представляется несколько преждевременным. Дело в том, что социальный пласт населения — одно, а пласт ментальный — другое. Действительно, старой деревни больше нет и взять ее неоткуда. Но в городах проживает народ, какой, с европейской точки зрения, к цивилису и полису отнести трудно.
«Новые русские» многими воспринимались и воспринимаются как «западный» элемент нашего общества. Внешние основания для такого взгляда есть, а сущностных нет. Да и общество у нас... А. Ахиезер называет его из вежливости «промежуточным», а М. Глобачев описывает как бидонвилль и посад между мировым Городом и мировой Деревней.
Что ж, «новые русские» действительно в деревне непредставимы. Но я бы поостерегся причислять их к «западникам», невзирая на всю их «вывеску»: костюмы от Валентино, шестисотые «мерседесы» и обстановку, целиком, до кафеля в ванной, выписанную из Германии или Канады.
Напрасно так преувеличивается «протестантский дух», носителями которого якобы являются наши «новые русские». Наши умеют расточать так же быстро, как и приобретать. Скорее уж идет имитация и демонстрация по «витринному типу». Социологи подтверждают: прежде всего в основе избираемой сегодня каждым человеком модели поведения и оценок происходящего лежат не его интересы как представителя определенной социально-демографической группы, а ценностные ориентации на определенную модель жизни. Проще говоря, в фокусе внимания — образец, клише, «пошиб». Существование цеховым образом кроится по лекалу.