Так породистый физиолог и породистый химик делят в 1908 году Нобелевскую премию по медицине. Кому же досталась премия по химии? Породистому физику — Эрнесту Резерфорду! И поделом ему: ведь упорный новозеландец воплотил вековую мечту алхимиков с помощью радиоактивного излучения! Облучая альфа-частицами атомы разных легких элементов, Резерфорд научился превращать свои мишени в совсем другие элементы. Нет, пока не в золото — но и туда Резерфорд доберется, в этом нет сомнений.
Эрнест Резерфорд
Похоже, что со времен первых металлургов химики только переставляли атомы внутри молекул. Нынче физики освоили «арифметику» атомов, где сумма отлична от всех слагаемых. Что же будет, когда физики доберутся до атомной «алгебры», заглянут внутрь атомной кухни?
Ждать осталось три года — пока Резерфорд не обстреляет альфа-частицами атомы золота. От этих массивных тел альфа-частицы будут отскакивать, как горошины от стенки. Так Резерфорд поймет, что большая часть атомной массы сосредоточена в маленьком ядре. Как большая часть массы Солнечной системы заключена в самом Солнце...
Но уж если Резерфорд — не «самый главный» физик 1908 года, то кому в Стокгольме пожалуют это звание? И за что?
Очень просто: оптику Джорджу Липпману — за изобретение цветной фотографии. Годом позже «главным физиком» в Стокгольме нарекут Гульельмо Маркони — первого удачливого радиоинженера. Хотя Попов и Резерфорд раньше него построили радиоизлучатели и радиоприемники — но широкое радиовещание начал удалой итальянец, по запросам деловитых американцев. Мало совершить научный подвиг, нужно еще, чтобы он был признан показательным! Это умеют многие американцы.
Лев Ландау в дошкольном возрасте
Но и к западу от Атлантики водятся монахи от науки: те, кто готов и десять, и двадцать лет ставить все новые опыты ради постижения непослушной Истины. Существование ядра в атоме станет ясно Резерфорду через пару месяцев после первых экспериментов с золотой фольгой. Напротив, Томас Морган постигнет геометрию генома дрозофилы лишь за 20 лет, к 1927 году — и то в самых общих чертах!
По сути дела, такое различие сроков справедливо — хотя ни один физик не знает всех законов природной справедливости. Лишь в последней трети ХХ века, изучив код Большого Взрыва, физики поймут, что ядра первых атомов Природа сотворила в первые минуты бытия Вселенной. А геном дрозофилы она формировала миллиард лет! Вот и сравните длительность синтеза со сложностью постижения его продуктов...
Такое предзнание наверняка утешило бы не только природного американца Моргана, но и его российско-еврейского коллегу с популярной фамилией Левин. Но со странным, текущим именем. В черте оседлости мальчика звали Фишель; в русском городе он стал Федором, в немецком университете он был Теодор, а в США его зовут Феб. Значит, тезка Аполлона — губителя ахейцев!
Но русско-еврейский Феб Левин никого не губит. Он старается понять те черты строения нуклеиновой кислоты, которые не открылись даже упорным немцам.
Недавно Альбрехт Коссель впервые оценил снизу ее чудовищный молекулярный вес — и понял, что большая его часть приходится на совсем небольшой набор стандартных блоков. Аденин, Тимин, Гуанин, Цитозин, Урацил — пять простых ароматических оснований, с одним или двумя бензольными кольцами. И еще какие- то сахара, в которых Эмиль Фишер не сумел разобраться. Ничего, Левин разберется! Через год он выделит первый сахар — Рибозу, а вместе с ним — Рибонуклеиновую кислоту, РНК. Еще через 20 лет появится Дезоксирибоза — а с нею ДНК, чья биологическая или кибернетическая роль будет понята после смерти Левина. Коссель получит своего «Нобеля» в 1910 году; Левин его никогда не получит. Научная Европа все еще смотрит на Америку, как старый профессор на разбогатевшего студента: молодец парень, но разве он нам — ровня?