— Примерно то же самое друзья говорили Александру Сергеевичу Есенину-Вольпину, математику, философу и поэту, рыцарю законности, первому проповеднику правового подхода к общественным проблемам. А он им отвечал: «Неправовых государств не бывает, неправовое государство — это логически противоречивое понятие». 5 декабря 1965 года (тогдашний День Конституции) он организовал на Пушкинской площади демонстрацию под лозунгом «Уважайте Конституцию!». Это была легальная форма противостояния.
— Как будто это могло остановить расправу!
— Нет, конечно, и Вольпин прекрасно это понимал. Но он пытался разговаривать с этой властью на языке ее же законов. Эксперимент? Но из него и родилось правозащитное движение, которое консолидировало всех диссидентов.
— В чем выражалась эта консолидация?
— Главным образом — в формировании общего информационного поля и системы личных контактов, которые связывали всех со всеми через одно или два, редко три звена. Было бы очень любопытно пошагово построить и просчитать динамическую модель слияния отдельных кружков, компаний, групп, светских салонов в единое целое. В Москве, Ленинграде, Киеве, Харькове, Новосибирске, Одессе и нескольких других больших городах Союза этот процесс прошел почти молниеносно, всего за какие-то два-три года, с 1965-го по 1968-й. К началу 1970-х диссидентское сообщество уже сформировалось. Все со всеми знакомы, все друг с другом общаются или, во всяком случае, друг о друге слышали, по рукам ходит один и тот же Самиздат.
Александр Есенин-Вольпин
Слева направо: Сергей Ковалев, Татьяна Ходорович, Татьяна Великанова, Григорий Подъяпольский, Анатолий Краснов-Левитин. Москва, 1974 г.
Дальше возможно только примыкание, только экстенсивное расширение сообщества, что и происходило. Но при этом споров о критериях, ценностях, правилах поведения уже не возникало — это все выработалось в первые три года.
В центре всего стоял самиздатский периодический бюллетень «Хроника текущих событий», главный стержень правозащитного движения. В «Хронику» стекалась со всей страны информация о политических преследованиях. Два круга как бы опоясывали этот центр: те, кто собирал информацию для «Хроники», и те, кто ее распространял и читал; впрочем, в основном это были одни и те же люди.
Традиционная «молчаливая» демонстрация на Пушкинской пл. Москва, 5 декабря 1976 г.
— Это сообщество формировалось на основе правозащитной идеологии?
— Не знаю, можно ли назвать это идеологией. Скорее, на основе общей информационной работы. Она вовсе не отменяла идеологических и политических баталий в диссидентской среде, но делала их как бы второстепенными. И во всяком случае, мирными. Национал-патриотический «толстый» самиздатский журнал «Вече» конкурировал с самиздатским же «толстым» сионистским журналом «Евреи в СССР» за рукопись Венедикта Ерофеева «Василий Розанов глазами эксцентрика». Евреи-«отказники» передавали за рубеж рукописи русских почвенников и информационные издания литовских католиков. Западники и славянофилы продолжали свой вековой спор на диссидентских кухнях, потом в Мордовских и Пермских лагерях; и одни и те же люди — сотрудники диссидентского Фонда помощи политзаключенным — слали им туда посылки. Никакая идеология не определяла диссидентства в целом. Вот вам почти наугад взятая иллюстрация: в 1970-м, когда Валерий Чалидзе создал одну из первых независимых общественных ассоциаций — Комитет прав человека — в этот комитет на равных вошли А.Д. Сахаров, несомненный западник и либерал (пожалуй, с социалистическим оттенком), и крутой национал – патриот, яростный противник любого социализма И.Р.Шафаревич.
Декларация прав человека 1789 год. Франция
Венедикт Ерофеев
— Вы хотите сказать, что собственно правозащитная идеология была как бы пустой изнутри, лишенной конкретного содержания и именно поэтому устраивала всех?
— Право, как таковое, всегда в какой-то степени лишено конкретного содержания: оно лишь рамка, вместилище для самых разных типов общественной, политической, культурной активности. И для него «нет ни эллина, ни иудея», все равны. Потому оно и стало так легко общим языком для всех диссидентов.
— Ну, хорошо, общей идеологии не было. Но все-таки: существовал же специфически «диссидентский» образ мыслей?