Признание коллег он получил еще в начале 30-х, но мирская слава началась в 1946-м с его избрания в Академию наук, — сразу в полные академики, минуя членкорство. По иронии истории, этому невольно поспособствовал тот, кто того вовсе не желал. Поспособствовала и сама история науки, разделенная на две неравные части атомной бомбой.
В СССР вторая часть истории началась в феврале 1943 года, когда научным руководителем совсекретной «Проблемы» назначили Игоря Курчатова. Начал он с изучения разведданных и уже спустя месяц предложил правительству привлечь к делу Ландау. Курчатов пояснил, что в процессе взрыва атомной бомбы ее вещество будет находиться в состоянии, которое на опыте никогда не наблюдалось и предполагается лишь внутри звезд. «Прощупать» такое вещество можно лишь теоретически: «Эта трудная задача могла бы быть поручена проф. Л.Д.Ландау, известному физику-теоретику, специалисту и тонкому знатоку аналогичных вопросов». Спустя полтора года Курчатов повторил свое предложение, напомнив, что Ландау «является одним из наиболее глубоких, талантливых и знающих физиков-теоретиков Советского Союза».
Правительство, однако, не вняло, — не доверило совсекреты антисоветскому преступнику, хоть и выпущенному на поруки. Такое решение мог принять Берия, который лично ведал госбезопасностью и лично выдал антисоветского теоретика на поруки академику Капице.
В августе 1945-го, сразу после Хиросимы, Сталин поднял атомный проект на высший государственный уровень, создав руководящий Спецкомитет во главе с Берией, куда включил и Капицу. Но и это не открыло двери проекта для вырученного Капицей теоретика. Сам Ландау туда, в Спецпроект, вряд ли стремился. Занимались там, по существу, спецтехникой, а не новой физикой, да и делать спецбомбу для Сталина?! Оба эти резона не следует, правда, преувеличивать.
Во-первых, хотя у Ландау не было инженерно-физической склонности — стремления воплотить «в железе» научную идею, не было у него и высоконаучного чистоплюйства. Не важно, где — в чистой-пречистой науке или в промасленной технике — возник вопрос, главное, чтобы он был существенным для понимания, как устроена природа. В атомном спецделе до инженерно-физической стадии вполне могли обнаружиться интересные вопросы физики, а то и астрофизики, о чем писал Курчатов в 1943 году. И была соблазнительная возможность проверить понимание звезднофизических материй на опыте. Один из популярных афоризмов Ландау гласит: «Астрофизики часто ошибаются, но никогда не сомневаются». Он сам дважды — «на кончике пера» — совершал глубоко рискованные вылазки в недра звезд (которые подразумевал Курчатов): в 1931 году Ландау обнаружил «патологические» области в центрах звезд, фактически предсказав черные дыры, а в 1937-м — нейтронные сердцевины звезд, фактически предсказав нейтронные звезды. Так что физические вопросы «ярче тысячи солнц» вполне могли его соблазнить. Да и в целом приобщение человечества к атомной энергии, вовсе не сводимой к бомбе, задевало его не меньше, чем других тогдашних физиков. Это видно из его научно-популярной статьи 1946 года «Атомная энергия» — статьи широкой, эмоциональной и даже азартной.
Тут пора спросить о его тогдашнем общем настрое. Что Ландау в 1945-м году думал о стране, в которой жил, и о советской системе? То же самое, что в 1938-м и 1957-м? Когда он считал, что «сталинская клика совершила фашистский переворот» и что «наша система... совершенно определенно есть фашистская». Очевидно! Но маловероятно. Для настоящего физика, даже если он физик-теоретик, реальные факты, наблюдаемые на опыте, имеют первостепенную важность. А наблюдаемые факты первого послевоенного года, как ни странно, подавали надежды на новую, лучшую, жизнь, и надежды гораздо более осязаемые, чем грезы о «земшарной Республике Советов» в годы сталинско-гитлеровской дружбы.
В 1945-м вернулись миллионы фронтовиков и принесли с собой опыт свободной, как ни парадоксально, фронтовой жизни и уверенность, что они — молодцы. Чувствуя себя освободителями мира и повидав этот мир своими глазами, они верили, что тоже заслужили свободу и уважение мира. Начавшаяся в годы войны союзническая дружба с Америкой и Англией переросла в создание Организации Объединенных Наций. Одним из основных ее учредителей стал Советский Союз (в 1939-м исключенный из Лиги Наций за дружбу с нацистской Германией и за войну с Финляндией). Английское посольство в Москве выпускало газету «Британский союзник» на русском языке — без всякой советской цензуры. Именно в этой газете аспирант Андрей Сахаров читал — из номера в номер — «Отчет Смита» об американском атомном проекте. И атомный взрыв над Хиросимой тогда воспринимался не как наглый вызов американского империализма советскому народу, а как мощное оружие, примененное союзником против общего врага и положившее конец войне. Советские солдаты, не погибшие при освобождении Японии, могли так же благодарить за это американских физиков, как и солдаты американские.