Мало кому известно, что первое заграничное путешествие молодой беллетрист Антон Чехов совершил в Азию, и именно в Гонконг. Ему «стукнуло» тогда ровно 30 лет. Позади уже были «Степь», «Платонов», множество юморесок, рассказов, водевилей и даже престижная Пушкинская премия. Но пьесы «Чайка», «Три сестры», «Вишневый сад» и всемирное признание — еще впереди.
Попал Чехов в Гонконг, английскую колонию в Китае, совершенно случайно. Хорошо известно из пунктуальной чеховской переписки, что после задуманной поездки на Сахалин в 1890 году он собирался вернуться в Одессу «кружным путем» — вокруг Азии. Благо тогда это была не проблема, поскольку суда российского Добровольного флота ходили на Дальний Восток на регулярной основе (по положению — не менее 7 раз в год), а компания имела своих агентов в крупнейших азиатских портах. Обсуждался, правда, и вариант возвращения через Америку, но он быстро был отвергнут из-за дороговизны. А Транссиба тогда еще не существовало.
За месяц c небольшим до отъезда в письме от 16 марта Чехов писал собрату по перу И. Леонтьеву (Щеглову): «В апреле ведь я уезжаю, и увидимся мы едва ли ранее января! Мой маршрут таков: Нижний, Пермь, Тюмень, Томск, Иркутск, Сретенск, вниз по Амуру до Николаевска, два месяца на Сахалине, Нагасаки, Шанхай, Ханькоу, Манила, Сингапур, Мадрас, Коломбо (на Цейлоне), Аден, Порт-Саид, Константинополь, Одесса, Москва, Питер, Церковная ул. Если на Сахалине не съедят медведи и каторжные, если не погибну от тифонов (тайфунов. — Д.К.) у Японии, а от жары в Адене, то возвращусь в декабре и почию на лаврах, ожидая старость и ровно ничего не делая. Не хотите ли поехать вместе? Будем на Амуре пожирать стерлядей, а в де Кастри глотать устриц, жирных, громадных, каких не знают в Европе, купим на Сахалине медвежьих шкур по 4 р. за штуку для шуб, в Японии схватим японский триппер, а в Индии напишем по экзотическому рассказу или водевилю...»
Как видим, главным объектом поездки был Сахалин, а маршрут вокруг Азии мыслился скорее как туристический. Чехову очень хотелось побывать в Японии, и он сохранил удивительную любовь к этой стране на всю жизнь, так никогда и не посетив ее. Он хотел познакомиться с великими азиатскими цивилизациями — китайской и индийской, побывать в тропических странах, вдохнуть жар Аравийской пустыни, проплыть по Красному морю и недавно прорытому Суэцкому каналу, побродить по Константинополю — наследнику древней столицы Византии. Маршрут был так заманчив!..
Но, как видим, в этих планах Гонконг даже не присутствовал.
«Человек с кровью странника в жилах» — так назвал Чехова один из его зарубежных биографов. И это очень верно. Он родился в вольном торговом городе Таганроге, с детства видел заморские корабли в порту и жил среди людей разных наций. «Чай, кофе и другие колониальные товары» — такая вывеска красовалась на отцовской лавке, где Антоша должен был торчать с утра до вечера.
«У нас не было детства», — говаривал позднее писатель, вспоминая ненавистную лавку и бесконечные ранние походы в церковь с деспотичным, но не бесталанным отцом. Лучшим досугом для шести младших Чеховых оставались книги. И одной из любимых была гончаровская «Фрегат
„Паллада“». Сохранившиеся письма 19-летнего Антона брату Михаилу и 40-летнего Антона Павловича к Г.И.Россолимо, «однокашнику» по факультету, известному врачу-психиатру, свидетельствуют, что «Фрегат.» на протяжении всей жизни оставался его любимым произведением.
Забегая вперед, отметим, что «муза странствий» преследовала Чехова всю жизнь. Он много ездил по России и впоследствии по Европе, мечтал о кругосветном плавании, о поездках в Африку, в Скандинавию, «в Ледовитый океан», в Чикаго на Всемирную выставку, в Среднюю Азию и Персию (даже был на пути туда в 1888 году, но повернул из Баку из-за смерти брата своего спутника). В последние годы Чехов вынашивал замысел пьесы о покорении «Дальнего Севера». И даже незадолго до смерти собирался в Маньчжурию в качестве врача на русско-японскую войну.
Его перу принадлежит проникновенный, даже патетический «короткий вопль» в память известного русского путешественника (и по совместительству генерал-полковника Генерального штаба) Н.М. Пржевальского (1839 — 1888 гг.), неожиданно умершего от тифа в начале своей пятой экспедиции в Центральную Азию и Тибет. Между прочим, это была передовая (без подписи) статья в газете «Новое время». Размышляя о подобных «людях подвига» (Стенли, Миклухо-Маклай, Ливингстон), Чехов утверждал, что для любого общества «подвижники нужны, как солнце», ибо они олицетворяют «высшую нравственную силу». «Таких людей, как Пржевальский, я люблю бесконечно», — признавался он затем в одном из писем. Правда, неизвестно, читал ли Чехов последние из его статей, а также труд «От Кяхты на истоки Желтой реки» с «всеподданнейшим посвящением государю-наследнику», вышедший как раз в год кончины автора. В 13-й главе, которая всегда опускалась в советских переизданиях, Пржевальский демонстрировал махровый великорусский шовинизм, называл китайцев «полудиким народом», «одряхлевшим умственно и нравственно», не способным к возрождению, и призывал к выяснению отношений с Китаем силой оружия.