С неверными женщинами и девицами блудно сходился? В их мольбищах по их закону молился», даже «женитьбой не женивался ли еси?» По сравнению с подобными грехами тихо звучал вопрос зловещий: на смерть самовольно осудил ли кого «по мзде», а не по своду законов, «Судебнику» государеву?
«Смутное время» отложилось в «поновлении» для вельмож в следующем воспоминании: «Согрешил, совокупился с «воровскими людьми» или с неверными и православных людей мучил и на смерть побивал, младых отроков и девиц в плен имал, дома зажигал и церкви грабил».
В первой четверти XVII века вопросы о государственной измене остаются; в «поновлении» тех лет сказано туманно: «Согрешил, ведая измену неких, кровопролития хотящих, не возвестил о сем государя и сообщник злому умышлению был.» Однако число вопросов о покушении на жизнь и здоровье царя сильно сокращается. Тревожит иное: «Не собирался ли град супостатам сдать? Не думал ли в чужую землю отъехать, в немцы и в Литву?» В середине XVII века об измене и самовольном «отъезде» вельмож за границу спрашивать перестали.
В «Вопросах женам властителей», опубликованных Алмазовым, во всей красе представлена боярыня тех лет — с лицом обвислым, набеленным, нарумяненным, с тяжелыми перстнями на пальцах, дородная и вздорная. Указывает мужу, вмешивается в его дела: «Велит мужу или брату своему осудить правого человека, а виновного оправдать, взяв посул (подарок) от того». Занимается ростовщичеством, ревнует мужа и сама «блудит в сенях с холопами». Муж предпочитает с боярыней жить в мире, угождает, о чем прямо сказано в другом «вопроснике властителю»: «А к своей жене не приводил ли кого блуда ради?» Слуг в своем доме боярыня «мучит без вины», содержит в старом платье и без сапог. На мужа «зло держит», бьет беременную «девку-холопку», — от побоев она «младенца вывергла». Насилие неслучайное: часто бывало, что ребенок у «рабы» от господина. Подозревали, что такая «жена властителя» может в заговоре верховодить: «Не помышляла еси с мужем об убийстве государя?» И в духе времени прибавляют: «Не обсуждала ли с мужем, чтобы ему сдать град супостатам?» В отечественной жизни государственные преступления расписывали в соответствии с меняющейся модой.
Неизвестный автор. Казнь четвертованием
...Боярская Дума на картине: государь в кресле, на лавках вельможи сидят, кто-то дремлет, другой стоит, говорит неторопливо. Что отвечали они на исповеди? В «поновлении» XVII века показано, как содержали свое хозяйство: «Согрешил, емля насилием оброки и дани тяжкие или на дело мое понуждал насильством крестьян и их детей. Или их жен и дочерей на блуд отнимал, и слуг без правды голодом морил. » В «вопросниках» сохранились крайне нелицеприятные оценки царской администрации. Сомнительные достижения «властителей» укладывались в знаменитую формулу, которую не раз употребляли: «Кривым судом судил, правого виновным сотворил, а виновного правым».
В скорбные дни Великого поста на исповеди приходилось вельможам вспоминать дела свои: «Мзду взял, посул имел, окаянный! Виновных душегубцев и разбойников, мзды ради, отпускал, и оне после того те же дела злые творили. В темницу без вины вметывал, мучил в темнице без милости! Налоги тяжкие наложил, чтобы меня государь отметил! От неправедных прибытков и от душегубцев корыстовался... Согрешил сердцем и душой, и телом, и всеми чувствами моими!»
В материалах Алмазова представлено «поновление вельможам» начала XVI века. Читается как обличительный приговор: «Ох, мне грешному, горе мне, грешному! Как земля меня не пожрет за мои окаянные грехи! Преступив заповедь Божию, все богатство кривым судом и неправдою стяжах и приобретох...» Грехи повседневные — «лихое ядение и пьянство, прелюбодейство, клевета, чародейство и похотливые взгляды» — не идут в сравнение с «грехами административными». «Согрешил неуправлением порученного мне царства, согрешил граблением! Иными повелевая, не избавлял обидимых от рук обидящих». Нельзя отказать неизвестным «книжникам» в наблюдательности. Отсюда служебная приписка в печатном требнике 1623 года: «Сие приложи князьям, болярам и приказным людям. Прочим человекам не глаголи».
Множество «вопросников» XVI — XVII века при первом приближении показывают мир неспокойный и жестокий. Нет ни духовного порядка, ни прочности быта, представленной в знаменитом «Домострое». Ничего, что восхищает любителей старины. Перелистываем женские «вопросники»: «Смерти мужу молила ли, лаяла его, злое думала? Отца и матерь ударила? Брату и сестру, и всякого человека не лаивала ли матерно? Отроча (младенца) не удавила ли? Или зелие пив, извергла его? Или дитя некрещеное уморила? Или ленясь, к церкви в праздники не шла? Или мужа уморила отравою? Срамные бесстыдные речи не говоривала ли? С чужим мужем о блуде не подмигивала? На пожаре чего не грабливала ли? Зубами кусала кого? Или запилась без памяти?» Подобное, очевидно, не происходило ежедневно и повсеместно. На исповеди происходила «интерпретация» известных ситуаций, чтобы в духе господствующей культуры определить, отделить и подавить гнусные поступки. Получается, что в «вопросниках» представлены личности со скудным нравственным опытом. Постоянные повторения в мужских и женских «вопросниках» актов мужеложества и скотоложества, однотипных описаний сексуальных положений и признаков лесбийской любви исследователи просто пропускают как незначимые для понимания социального смысла. Но слово «любовь»?