Однако ведь и смотрели ТВ иначе.
Вспомните: в 1989 году вся страна сидела у телевизора. Что смотрели? Сериал? — Заседания съезда смотрели, вживую, в режиме реального времени, и если приходилось оторваться, сбегать в магазин — брали с собой транзистор.
Телевидение победило прежде всего потому, что это самый дешевый, действительно общедоступный канал информации и всяческих удовольствий. А почему оно стало таким, каким стало? Интеллигенция оказалась менее сплоченной, чем все думали и чем думала она сама. Менее умелой, не понимающей и даже не слышащей собственную аудиторию, более корыстной, наконец...
Теперь ТВ дарит бывшему советскому человеку ощущение сопричастности без всякого риска. Самые страшные новости, зверские сцены насилия можно наблюдать не без приятности, когда понимаешь, что тебе лично ничто не угрожает. Телевидение успокаивает. Новости смотрят несколько раз в день — знаете, почему? Чтобы убедиться, что все в порядке, ничего всерьез не изменилось. Телевизор предлагает ту степень разнообразия, которая сегодня в общем-то всех устраивает: есть старые советские фильмы, есть новые американские, фигурное катание, сериалы, а если не надо утром рано вставать и идти на работу, глубокой ночью можно посмотреть и «Закрытый показ» с обсуждением «Груза 200» Балабанова.
— Так что, теперь вообще бросили читать?
— Почему? — читают. Прежде всего то, на что покажет телевидение.
Зайдите в магазин «Москва», посмотрите, что вам предлагают. Прежде, как помните, огромной популярностью пользовались книги серии «Жизнь замечательных людей» и всякие мемуары. Вот вам и теперь предлагают книги о каких-то неведомых вам людях с «массовидной» биографией: воспоминания бандита, книга о любовнице знаменитого человека. Если о них говорили по телевидению, человек помнется-помнется у витрины — и купит.
Это первый, главный канал ориентации для массового читателя. Другой — глянцевые журналы. Перед вами шкафы: «Рекомендует журнал Elk»; «Рекомендует журнал «Афиша» — пожалуйста, если вам ближе первый журнал — ройтесь в первом шкафу. Или во втором.
— Но это все тот же путь к книге через журнал — разве нет?
— Журналы другие — глянцевые. Это культура моды и дегустации, ориентированная на развлечение, коммуникабельность. Тут следят за течением времени, за модой и особенно — за тем, чтобы тебе было интересно. Все время предлагают что-то попробовать: в таком-то ресторане заказать то-то, летом съездить туда-то, выбрать такой-то магазин. Глянец — для более молодых, состоятельных, скучающих обитателей всяких офисов. У глянца вместо героев — звезды; впрочем, как и у телевидения — грани между ними не жесткие. Звезда, в отличие от героя, быстро сменяется другой звездой и обязана постоянно следить за тем, чтобы оставаться интересной — таковы правила игры.
— А в этом книжном магазине есть шкаф «Рекомендует «Новое литературное обозрение»? Вполне толстый журнал.
— Журнал есть, это достаточно заметный и влиятельный брэнд, но читатели «НЛО» ходят в другой магазин — скажем, в «Фаланстер», где никаких шкафов с рекомендациями нет, где рассчитывают на покупателей, которые сами знают, что им надо, реагируют на имена авторов — короче, не сильно нуждаются в поводырях. Это уже третий уровень — люди, объединенные в клубы, кружки, компании, тесно связанные друг с другом и занятые сейчас в основном защитой собственных территорий.
— Но вы же выстроили настоящую иерархию, которая и нужна, чтобы вырабатывались новые смыслы. Разве нет?
— Практически нет связей между этими уровнями: им негде осуществляться, как я говорил, нет публичной сферы. И те «точечные» группки, в которых что-то варится, что-то происходит, не обладают общественным авторитетом — мы сегодня как-то умудряемся жить вовсе без авторитетов, без общепризнанной элиты. Телевидение сегодня претендует на то, чтобы втянуть зрителя в безальтернативный мир, в котором все решается за вас.
— Это закончится культурным коллапсом?
— Почему «закончится»? Я думаю, он уже состоялся, мы в нем живем. Развал «госкультуры» и групп ее директивных носителей сошелся с неспособностью социума самостоятельно, вне государства и государственной власти, кристаллизовать элитные группы и осваивать ценности, которые они могли бы произвести. В этом смысле мы обживаем развалины прежнего общества, а не строим какое-то иное.