Абелу Аганбегяну доклад тоже понравился, и для организации интересной дискуссии он предложил размножить его и раздать участникам семинара. Ведь одно дело — выслушать устный доклад и совсем другое — получить его в свои руки, иметь возможность перечитывать важные места, подчеркивать, делать на полях заметки, а затем увезти домой и еще обдумать. До семинара оставалось еще дней 10, что позволяло спокойно распечатать доклад, предварительно завизировав в ЛИТО, как тогда называлась цензура. Мы думали, что 30-страничный доклад будет завизирован быстро, но цензоры, как назло, его задерживали. А за 4 дня до семинара размножение запретили.
Узнав об этом, я страшно расстроилась: ведь при отсутствии печатного текста уровень обсуждения доклада неизбежно снизился бы. Между тем участников ожидалось много, телефон был раскален от звонков из самых разных городов. Люди, не читавшие и не видевшие наш проект, но слышавшие о нем от других, просили включить их в список участников и забронировать места в гостинице. Это говорило об огромном интересе научного сообщества к проекту и предстоящему обсуждению. А у нас в это время такой срыв!
Я пришла к Абелу, как в воду опущенная, рассказала, как обстоят дела, а он, как не раз уже, вернул меня к жизни: «Что ж, — сказал он, — если ЛИТО не разрешает открытую публикацию, мы размножим доклад под грифом «Для служебного пользования». Как директор института, я имею право сделать это под свою ответственность». Таким образом, выход из положения был найден, но вынужденная постановка грифа влекла за собой два крупных неудобства. Во-первых, тираж препринта ограничивался всего ста экземплярами, в то время как участников ожидалось значительно больше. Единственный выход состоял в том, чтобы вначале обеспечить иногородних участников, своим же сотрудникам выдавать по одному экземпляру на 2 — 3 человека. Во-вторых, гриф «Для служебного пользования» фактически запрещал раздавать доклад участникам семинара на руки. Вместо этого нам следовало разослать его в секретные отделы институтов, в которых они работали, что имело бы смысл за месяц до семинара, а не накануне его открытия. В связи с этим Абел взял на себя ответственность не только за размножение доклада, но и за его раздачу в соответствии с утвержденным списком участников, под расписку и только на время семинара (3 дня). По окончании же семинара они должны были сдать свои экземпляры секретарю отдела Лизе Дюк (уже под ее расписку) и уехать с пустыми руками в ожидании того, что их препринты будут присланы в их институты. Это, конечно, осложняло работу, но иного выхода не было.
Каждый экземпляр размноженного доклада был пронумерован и адресован конкретному ученому, два же экземпляра, согласно установленным правилам, были переданы в президиум СО АН. И вот за день до семинара, когда уже съехалась часть его участников, меня пригласил председатель СО АН академик В.А.Коптюг. На его столе лежал экземпляр доклада, сам же он был откровенно расстроен. Судя по количеству вопросительных и восклицательных знаков, доклад был прочитан им очень внимательно. Валентин Афанасьевич сказал, что не согласен со многими положениями доклада, но в целом это дело автора. Однако он настоятельно просит исключить из доклада утверждение о том, что сложившаяся в СССР система производственных отношений отстала от роста производительных сил и начала тормозить их дальнейшее развитие. Согласиться на снятие этого центрального положения я, разумеется, не могла, но затевать теоретический спор с В.А.Коптюгом вряд ли имело смысл. Поэтому я возразила, что доклад размножен, а выпустить новый тираж за остающееся время невозможно. Тогда Коптюг предложил мне вымарать во всех экземплярах доклада соответствующее место черной тушью, что можно сделать за два часа. А я ответила, что такая мера неизбежно вызовет скандал. Ведь участники семинара обязательно спросят, что именно вымарано цензурой, и я должна буду честно ответить, что только усугубит ситуацию. В заключение разговора Валентин Афанасьевич спросил: «Значит, вы не готовы ни на какие уступки?» И я сказала: «Мне очень жаль, что я ставлю вас в трудное положение, но изменять что-либо в докладе накануне семинара, когда некоторые участники уже его получили, я не считаю возможным». На этом мы и расстались. Раздача препринта началась 7 апреля, а закончилась утром 8-го. Все было хорошо.