Рубенс. Персей и Андромеда.
Культ Персея-избавителя был распространен среди эллинизированного народа Палестины, поэтому не исключено, что история «чуда о змее» сложилась не без прямого внехристианского влияния.
Культ Георгия был связан с почитанием других святых — архангела Михаила (согласно житиям, он являлся Георгию в заключении), царицы Александры (обратившейся под впечатлением от страданий христианских мучеников; легенда совместила это событие с мученичеством Георгия), уже упомянутой равноапостольной Нины; а также с культом воинов-мучеников вообще. Из их числа — великомученик Феодор Стратилат, подобно Георгию, прославился победой над чудовищным змеем.
Надо заметить, что череду змееборцев среди христианских святых открывает не кто иной, как апостол Андрей Первозванный, брат первоверховного апостола Петра, ныне почитаемый как покровитель России. Давняя и устойчивая легенда приписывает Андрею победу над чудовищной рептилией, одержанную между делом, в одной из апостольских проповеднических поездок. Однако апостол запечатлелся в памяти Церкви прежде всего как ученик Христа, просветитель и мученик за веру, а его собственное «чудо о змие» отступило на второй план и теперь мало кому памятно.
В Древней Руси слава святого Георгия (Юрия, Егория, как его называли наши предки) широко распространилась вскоре после принятия христианства. Имя «Георгий» было дано при крещении Ярославу Мудрому, который верно чтил своего покровителя — дал его имя одному из новых городов (Юрьев; ныне — Тарту в Эстонии), основал в честь святого церкви и монастыри в Новгороде и Киеве. Освящение киевской церкви во имя святого великомученика Георгия было отмечено введением на Руси ежегодного торжества, «Юрьева дня осеннего» 26 ноября[* Сегодня этой дате соответствует 9 декабря по новому стилю. Именно в осенний Юрьев день, а точнее — в течение недели до него и недели после него, крестьяне до конца XVI столетия имели право переходить от одного хозяина к другому.]; так Георгий Каппадокийский получил еще один праздник в русском церковном календаре. Впоследствии многие представители дома Рюриковичей с гордостью носили имя «Юрий»; среди них — основатель Москвы Юрий Долгорукий.
Культ знатного героя-воина был естественным для князей и их дружинников. Среди крестьян Георгий часто представал в ином свете: как защитник домашнего скота, повелитель животных вообще, блюститель земледелия. Оба дня памяти святого — весенний и осенний — совпали с вехами ежегодного цикла полевых работ. Многие представления, связывавшиеся в языческой традиции с божествами-хранителями, были перенесены на Георгия. Однако было бы совершенно неверно связывать исключительную популярность образа Георгия лишь с языческим наследием в фольклоре. Тема мученичества Георгия также завладевала умами и чувствами прихожан; о страданиях за веру повествуют, в частности, многочисленные иконы «Георгия в житии», где в центре помещается изображение святого в рост или образ «чуда о змие», а по периметру, подобно раскадровке, идет череда житийных «клейм». В этом жанре было создано множество шедевров древнерусской живописи.
Надо сказать, что и поединок Георгия со змеем, при всей популярности легенды о спасении царевны, воспринимался в народе и «на духовный лад» — как поединок добра со злом. Сохранился ряд народных свидетельств об этом, включая поразительную по едкости сказку-анекдот о старушке, ставившей свечки и Георгию, и змею — «а вдруг попаду в ад!». Здесь змей отчетливо отождествлен с нечистым духом, и вся сцена поединка предстает как картина духовной борьбы, а стремление сохранить нейтралитет в противостоянии добра и зла проявляет всю свою нелепость...
Иконописная традиция запечатлела Георгия в облике позднеримского воина. Разумеется, античные одежда и доспехи воспроизводились художниками более чем условно, в соответствии с представлениями эпохи и манерами письма. Между тем на Западе покровительство Георгия рыцарству имело следствием частое изображение святого не в древнем облике, а в виде рыцаря, закованного в самые современные (на момент изображения) доспехи.
Надо думать, что аллегорическое изображение государя-змееборца на московских печатях при Иоанне III и его преемниках испытало двоякое влияние иконографии Победоносца. В XVIII — XIX веках Высочайше утвержденные геральдические изводы московского «ездца» органично совместили традицию светской аллегории и иконографию св. Георгия; тело всадника неизменно облекали античные или якобы античные доспехи. Лишь на гравированном изображении, изданном в Полном собрании законов, Георгий оказался — вопреки подлиннику — представлен в рыцарских доспехах. В наши дни этот неофициальный (хотя и опубликованный официально) вариант претерпел дополнительные метаморфозы и лег в основу утвержденного московского герба. Впрочем, судьба московской символики в наши дни заслуживает отдельного разговора.