Семья Ясперсов уцелела случайно — американские войска заняли Гейдельберг накануне дня, на который была назначена депортация евреев.
И пережив все это, немолодой и больной человек, «как немец среди немцев», признает за собой безусловную вину за все происшедшее с его родиной. Кто, в чем и в каком смысле виновен во всем, что произошло в Германии и в мире, который Гитлер пытался подчинить, как можно и должно жить с сознанием своей вины — этому и посвящен трактат.
Ясперс различает четыре вида виновности: уголовную, политическую, моральную и метафизическую. Уголовная виновность определяется судом. Политическая виновность — в частности, виновность за последствия действий государства, гражданин которого отвечает вместе с другими согражданами за то, как им правят — это виновность, определяемая волей и властью победителей. Моральная виновность определяется собственной совестью человека, перед которой он отвечает за свои действия — в том числе политические и военные. Метафизическая виновность возникает тогда, когда человек бездействует в присутствии безусловного зла — хотя реально он и бессилен что-либо сделать. Инстанция, определяющая метафизическую виновность — не суд, не воля победителей, не совесть, а разве что Бог.
Замечательная особенность текста Ясперса — это отсутствие в нем тональности поучения, исходящего от того, кто чувствует себя мудрее других. Автор обращается ко всем соотечественникам, включая и тех, кто был членом нацистской партии, кто воевал, кто просто пытался жить. Он призывает к размышлению, анализу и смирению. Ясперс старается внушить немцам надежду, показать, что только осознание своей виновности, понимание миссии союзников в проведении Нюрнбергского процесса может способствовать укреплению воли немцев к жизни, несмотря не все пережитое.
Как пишет Ясперс, «виновность имеет внешние последствия для жизни, понимает ли это тот, кого они касаются, или нет, а внутренние последствия, для самосознания, она имеет, если человек видит свою вину». Уголовное преступление находит наказание, определяемое свободным судом. При политической виновности существует ответственность и, как ее следствие, ограничение политических прав и свобод. Из моральной виновности рождается осознание, а тем самым раскаяние и обновление — то есть внутреннее позитивное изменение личности, которое потом будет иметь реальные последствия для окружающего мира.
Метафизическая виновность имеет своим последствием изменение человеческого самосознания перед Богом. Это самоизменение через смирение и внутреннюю работу, которое, однако же, связано с неизгладимым сознанием виновности. Поэтому для немцев как нации важно прежде всего то, как они сами оценят свою вину. Не Нюрнбергский процесс является национальным позором, как считали многие немцы, а то, что к нему привело.
Ясперс детально анализирует самосознание немцев разных социальных групп, как оно, по его мнению, сложилось в годы фашистской диктатуры, войны и поражения. Он находит нужные слова, которые бы способствовали самоочищению всех, включая растерянную молодежь и уцелевших солдат, мирных граждан, потерявших все, и интеллигентов, пытающихся найти внутренние ресурсы для самообновления.
Источник редкого эмоционального воздействия этого текста на читателя — переживание единства автора со своим народом в его глубочайшем падении и несчастьи. Ясперс разоблачает исходное зло призыва «не отрекаться от нашей истории», поскольку эта позиция позволяет скрытно находить в зле добро. На вопрос о том, можно ли вообще жить с сознанием своей виновности, Ясперс отвечает так:
«Кто, будучи полностью побежден, предпочитает жизнь смерти, тот может жить по правде (а правда — единственное, что сохраняет ему человеческое достоинство) только в том случае, если он выберет эту жизнь с сознанием смысла, в ней содержащегося».
Если искать текст, который, не будучи ни собственно философским, ни фикциональным, сжато и ярко воплощает актуальность Ясперса, это именно «Вопрос о виновности».
Татьяна Заславская
Политическая травля
В январе 1989 года началось выдвижение кандидатов в народные депутаты СССР, причем я была выдвинута сразу по трем линиям: от Академии наук (как ее действительный член), от общественных организаций при Академии (как президент Советской Социологической Ассоциации) и от ВЦСПС (как директор Всесоюзного центра изучения общественного мнения). Узнав об этом, я собрала ведущих сотрудников, чтобы посоветоваться, кому давать согласие. Мнение было единодушным — только не ВЦСПС, потому что точно провалят, а наиболее адекватно — общественные организации при Академии. Я так и сделала, а представителям ВЦСПС вежливо ответила: «Большое спасибо, но я уже выдвинута по другой линии». Но вскоре мне позвонил профсоюзный босс С.А.Шалаев, который стал убеждать меня изменить решение и баллотироваться от ВЦСПС. Он говорил, что создание ВЦИОМ — важнейшее свидетельство обновления ВЦСПС и что, выдвигая директора этого Центра в народные депутаты, профсоюзы продемонстрируют реформаторский настрой и поддержку перестройки. Кроме того, моя личная известность поднимет престиж всей делегации. Мне ничего не оставалось, как согласиться и отозвать свое согласие на баллотировку от научных общественных организаций.