Тут папа сказал: «Подождите минуточку!» - заплатил пятьдесят копеек и тоже ударил в кружок.
После этого никто уже ничего не мог проверять, потому что папа сломал кружок.
Все сбежались смотреть на папу. И, уходя из сада с мамой и Лялей, он прятал в карманы кителя свои сильные, загорелые добрые руки, будто стыдился их…
- Смело, братья! Буря грянет! - поёт мама… и что-то тонко и нежно переливается в мамином горле.
…Раньше, когда-то давно, когда Ляля была совсем маленькая и папа ей говорил про корабль, на котором плавал, что «любит свою посудину», Ляля думала, что папа и в самом деле плавает по морю на какой-то посудине. Она думала, что он, крякнув, садится в большую суповую миску и плавает в миске по морю… Ему скучно и холодно. Он сидит, весь скорчившись, внутри посудины, которую очень любит, смотрит па небо и скучает…
Но теперь Ляля уже давно выросла. Она знает, что папа плавает вовсе не в суп-ниве, а на большом пароходе, по большому морю…
- Крепнет ветер, зыбь черней, - поёт мама.
…Когда Ляля только что родилась, папа купил ей красненькую коляску. Он шёл по городу с этой коляской и всё ждал, что кто-нибудь спро-еит: «Кому это колясочку купили, гражданин?…»
Но никто его не спросил.
Тогда он накупил пирожков с вареньем, конфет в кулёчках и пряников и уложил всё это в коляску, а когда подошёл к своему двору, то стал раздавать ребятам подарки.
- От дочки вам, от моей Ляленьки! - говорил папа.
Грохоча колесиками коляски, он тащил её вверх по лестнице на шестой этаж. За ним бежали ребята. На шум открылись все двери в парадной.
- Извините, пожалуйста, - говорил папа, раскланиваясь с соседями, - это для нашего первенца… Мне по началу, конечно, больше хотелось мальчика, но и девочка ничего…
Вся лестпица поздравляла папу. Все говорили, что это - и в самом деле совсем ничего, что Ляля - не мальчик. Что это даже немножко лучше, что Ляля - девочка. А одна старушка сказала, что Ляля будет папиным утешением на старости лет.
- Благодарю сердечно, мамаша, - ответил папа, раскланиваясь, и так крепко дёрнул коляску, что от неё отлетело одно колесико.
Этого папе никто никогда не простил. С тех пор его так часто дразнили этим колесиком и так часто рассказывали про то, как папа сломал коляску, что Ляле стало казаться, будто бы она это видела собственными глазами…
- Будет буря, мы поспорим И помужествуем с ней, - так протяжно, так странно красиво поёт мама, что Ляле хочется не то смеяться, не то плакать…
«…Да… Тебя дразнят!… Дразнят… - думает Ляля, слушая грустную песню и словно ища зазубринки для неизъяснимого сладкого сострадания к папе… Тебя, такого сильного, такого смелого!… Подумаешь, колесики… Папа!» - думает Ляля. И в носу у неё щекочет.
… А вот они едут все трое в машине. Это папа их отправляет к бабушке. Ему жаль расставаться с мамой и Лялей. Он только что воротился из дальнего плавания.
Но Ляле надо в деревню, поправляться у бабушки-бригадира после скарлатины с осложнением на оба уха, а маме надо проводить Лялю к бабушке и ехать дальше, в Сочи: петь на летних концертах для отдыхающих.
- Подготовьте билеты, - сказал им какой-то человек в белом кителе, когда они подъехали к аэродрому.
Папа подготовил мамин и лялин билеты. Билеты сейчас же отбили печаткой, и мама с папой и Лялей пошли по дорожке вперёд.
Когда все люди подошли к забору, перед самолётом, человек в кителе зашёл за забор, пропал, а потом, словно выскочив оттуда, крикнул высоким острым голосом: «Попрошу подготовиться, попрошу подготовиться к посадочке!»
Все подготовились к посадочке: начали прощаться.
Папа поставил у забора мамин и лялин чемодан. Наклонился к маме и быстро зашептал:
- Ты, Зая, передай привет, скажи, что хорошо… Ну, в общем, сама знаешь… Скажи, что будущим летом я непременно приеду… А главное, Зая… - и тут лицо у папы стало виноватое… - Главное, Зая, ты как-нибудь так… ну… сама понимаешь. Всё ж таки пожилой человек. Может быть, и отсталый немножко - с предрассудками. Старость…
- Понимаю, понимаю, - сказала мама, прищурила глаза и вдруг положила папе на плечо руку. - Боишься, что жена не поправится матери? Говори прямо?…
- Ну, как это возможно? - сказал папа и, улыбнувшись, взял маму за руку.
- Ляленька, - сказал папа, ещё не оторвав от мамы глаз. - Слушай бабушку. Бабушка - почтенный человек, кавалер ордена Ленина, - и вдруг он наклонился к Ляле совсем низко, к самому лицу её, и сказал: - Люби бабушку, люби! Она старенькая. Приласкай бабушку.
Папа подхватил Лялю на руки, прижал к себе, закрыв глаза.