Е. Г. Киселева скорбно размышляет об упадке обычая соседской взаимопомощи, о распаде других традиционных поведенческих кодов. Героиня наша продолжает помогать, но взамен не ожидает ничего получить: «такой урожайливный год 1984. Все овощи есть фрукты, яблуки вышни, В зеленых магазинах все есть лук, картошка морква, свекла, часнок, перец берите питайнеся только зачто? брать? оба лодари работать нехотят, а работают то все денги пропивают. Я пошла в зеленый магазин взяла дажет моченые кавуны все есть, Ленин, говорил хто работает тот и ест. Ларискин муж детям отец плотит алименты регулярно вот она и сидит неработает, а сичас запила, как сичас Водочный мир, все люди подурели от Водки, и ее мужа Сашу выгнали из работы тожеть за водку был пьяный наработе, Алиментов нету нечиво получать нечим жить и вот труба как она пишет в записки а я ведь Бабушка. глянула какой Юра голодный душа заболела покормила его и дала Ведро картошки, Банку литровую Вареня вишневого, лук крупы пшеничной ушки мучные, пусть варят суп детям ее, дала яблук свежих, пусть дети едят оны неродные мне всеже их жалко». Перечень того, что есть в магазинах и у нее самой в закромах, ассоциируется с метафорой пира жизни. Ее родные не в состоянии в нем участвовать, а ей так хочется, чтобы они на пиру побывали.
Социальные атрибуты соседских общностей такого рода довольно хорошо описаны социологами (главным образом западными), пишущими по разделу «культура бедности». Это низкий уровень образования, неквалифицированный труд, разветвленная сеть родственных связей, мужское доминирование, жесткое разделение ролей в семье, господство норм ахрессивной мужественности, интенсивное чувство привязанности к «мы- группе» и интенсивная враждебность к «они-группе».
«Грубые» люди, которых описывает Киселева и от которых она сама себя не отделяет, цельны. Они живут полно в соответствии с обычаями своего круга. Недаром специалисты отмечают, что культура бедности — культура гедонистическая. Быть может, здесь не так уж много радости, но полнота жизни испытывается в полной мере.
Текст Е. Г. Киселевой — самоописание сообщества такого типа на нашей отечественной почве. •
Геннадий Горелик, кандидат физико-математических наук
Тамм и Ландау
теоретики в советской практике
Начнем с «Воспоминаний» А. Д. Сахарова, относящихся ко времени его активной работы над ядерным орудием:
«...Я. Б. Зельдович однажды заметил в разговоре со мной:
— Вы знаете, почему именно Игорь Евгеньевич [Тамм] оказался столь полезным для дела, а не Дау (Ландау)? — у И. Е. выше моральный уровень.
Моральный уровень тут означает готовность отдавать все силы «делу», «высказывание это, по-моему, не точно характеризовало позицию Тамма и, в то же время, было не вполне искреннее со стороны Зельдовича»[1 Последнее замечание, имеющееся в английском издании воспоминаний Сахарова, возможно, было удалено из русского под впечатлением от смерти Зельдовича (в 1987 году). В начале семидесятых годов, уже совмещая физику с общественной деятельностью, Сахаров считал Зельдовича своим другом.].
Автограф И. Е. Тамма
Автограф Л. Д. Ландау
Как известно, участники приведенного разговора стали трижды Героями Соцтруда за свой вклад в создание советского ядерного оружия.
А речь у них шла о старших коллегах, И. Е. Тамме и Л. Д. Ландау — крупнейших советских физиках-теоретиках, чьи достижения в чистой науке были отмечены Нобелевскими премиями. О Тамме в 1971 году Сахаров написал: «В нем, наряду с Ландау, советские физики-теоретики видели своего заслуженного и признанного главу».
Оба эти физика также получили высшие государственные награды — Героев Социалистического Труда — за их вклад в советское ядерное оружие. И покинули Проект ©ни примерно одновременно, после смерти Сталина и — что не менее существенно — после успешного испытания первой советской термоядерной бомбы.
Уже из сахаровского колючего примечания видно, что взаимоотношения между четырьмя выдающимися теоретиками были не очень простыми. Зельдович, к примеру, считал Ландау своим учителем и по его рекомендации был избран в 1946 году в Академию наук. Несколько лет спустя, однако, Ландау гневно заклеймил его последними словами за попытки еще более вовлечь в Проект против его воли.