Сохранились свидетельства о том, как Пушкин бывал на ярмарке в Святогороком монастыре. О страшном ссыльном барине тут же сочинялись легенды. Один очевидец пишет: «У него была надета па голове соломенная шляпа - в ситцевой красной рубашке, опоясавши голубою ленточкою с железною в руке тростию с предлинными чер. бакенбардами, которые более походят на бороду так же с предлинными ногтями, с которыми он очищал шкорлупу в апельсинах и ел их с большим аппетитом я думаю около полудюжины». Так не сильно грамотно, но с большою точностью (описал Пушкина торговец Лапин, видевший поэта 29 мая 1825 года, «в девятую пятницу». А очевидцы-старожилы много спустя рассказывали про ту же самую ярмарку, уже перекрасив рубаху Пушкина: «…одетый в крестьянскую белую рубаху с красными ластовками, опоясанный красною лентою, с таковою же - и через плечо».
Впрочем, Пушкин позволил себе такую вызывающую вольность в туалете, кажется, всего лишь единственный раз с целью подразнить расфуфыренных бар, съехавшихся на праздник.
В Михайловском Пушкин написал «Бориса Годунова» и новые главы «Евгения Онегина» - четвёртую, пятую и шестую. С детства поразившие его образы Годунова и беглого монаха-самозванца не умерли в нём и не заслонились другими образами, которые проходили за это время в творческом воображении поэта. Они неспешно в нём созревали, как бы выжидая благоприятных условий для своего окончательного оформления.
С отъездом родных всё вошло в более тихое, а следовательно, и в более благоприятное дли творчества русло. Осень была всегда особенно благоприятной для творчества Пушкина порой. В эту первую осень он не так много писал, как много работал над предварительным уяснением самому себе своих новых замыслов - необходимый и творчески очень важный этап.
В письме к одному из своих друзей он так писал о работе своей над «Борисом Годуновым»: «Я в полном одиночестве: единственная соседка, у которой я бывал, уехала в Ригу, и у меня буквально нет другого общества, как только моя старая няня и моя трагедия; последняя подвигается вперёд, и я доволен ею… Я пишу и думаю… Я чувствую, что духовные силы мои достигли полного развития и что я могу творить».
Пушкин писал «Бориса Годунова» около года. Он работал не только над книгами и над летописями, не только склонившись над рабочей своей тетрадью; мысли его, как это бывает всегда, когда идёт напряжённая и «неотступная» творческая работа, - мысли эти сопровождали его и во время прогулок, которые он так любил, и когда он бывал в обществе, а порой и во сне.
Так было со сценою из «Бориса Годунова». «Пушкин сказывал Нащокину (своему московскому другу), что сцену у фонтана он сочинил, едучи куда-то на лошади верхом. Приехав домой, он не нашёл пера, чернила высохли, это его раздосадовало, и сцена была записана не раньше, как недели через три; но в первый раз сочинённая им, она, по собственным его словам, была несравненно прекраснее».
Пушкин ездил из Михайловского в Псков - город, похожий на старинную воздушную сказку, рассказанную белыми степами псковских монастырей, древним кремлём, рекою Великой. Детские впечатления от московского кремля должны были живо возникнуть в воспоминаниях Пушкина. А кроме того, в старых русских городах вообще самое сознание того, что история проложила здесь свои памятные тропы, делает зорче творческой воображение художника.
О работе Пушкина над «Борисом Годуновым» долгое время не знали даже ближайшие его друзья. Но с тем большим интересом ждали они случая познакомиться с нею.
Сам Пушкин писал о ней князю Вяземскому так: «Жуковский говорит, что царь простит меня за трагедию, - навряд, мой милый. Хоть она и в хорошем духе писана, да никак не мог упрятать всех моих ушей под колпаком юродивого. Торчат!» «Уши» действительно «торчали». Так, царь просит юродивого помолиться за него, а тот отвечает:
Дуб уединенный. Село Михайловское.
«Нельзя молиться за царя-Ирода - богородица не велит».
Некоторые места могли производить впечатление намёков на причастность императора Александра к убийству Павла, его отца. Не очень-то приятно также было бы царю прочитать такой разговор. Басманов успокаивает Годунова:
«Всегда, народ к смятенью тайно склонен: