- О чём толкует с учениками, а! - обернулся Мейер к Ангерману. - И слушают-то как, подлецы! Словечка не проронят.
- Высечь бы всех их! - отозвался Ангерман.
- …Чтобы у меня в школе, совершенно открыто… - директор схватился за голову. Он распахнул двери и вошёл в класс.
Стукнули парты. Мальчики вскочили и вытянулись. Молодой учитель на полуслове оборвал урок.
- Продолжайте ваши объяснения, - с начальственной важностью сказал Мейер.
Чернышевский неторопливо вытирал платком перепачканные мелом руки.
- Я уже кончил.
Озадаченный неожиданным ответом, Мейер с раздражением теребил свои жиденькие бакенбарды.
- В таком случае… э… спросите у них заданное.
- Хорошо-с. Извольте спросить сами любого, но вашему выбору, - с невозмутимым видом ответил Чернышевский.
- Дурасов! Ну-с, что вам задано на сегодня, Дурасов?
Длинноногий подросток, устремив взгляд куда-то в пространство, произнёс отчётливо:
- «Лесной царь», баллада Жуковского. Из Гёте. - И, подражая Николаю Гавриловичу, продекламировал с чувством:
«Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?
Ездок запоздалый, с ним сын молодой…»
Но Мейер не дослушал. Не находя слов от душившего его бешенства, он бросился вон из класса.
- Вольнодумство! Вольтерьянство! - бормотал он, тяжело шагая по коридору. - На Камчатку меня упекут за этого Чернышевского!
В классе стояла тишина. Лица мальчиков сияли. Дурасов в полном спокойствии окончил читать «Лесного царя». Как будто ничего не случилось.
А на перемене в учительской произошло бурное объяснение.
- Вы преподаватель словесности, а не история. Прошу запомнить! - говорил Мейер, раздражённо теребя свои бакенбарды. - Ваши рассуждения о французской революции неуместны.
Чернышевский насмешливо следил за тяжеловесной фигурой директора, неуклюже метавшегося по учительской.
- Но ежели ученик просит растолковать ему значение терминов «монтаньяр» и «жирондист», я полагаю, это входит в круг обязанностей преподавателя словесности?
Заложив руки за спину, Мейер остановился перед молодым учителем:
- Ваши ученики слишком любознательны. Да-с. А чрезмерная любознательность ведёт к вредным умствованиям. Ученик же должен быть скромен и послушен. Рассуждать - не его дело.
- Мысль, достойная истинного ревнителя просвещения, - с полной серьёзностью произнёс Чернышевский. - Вам бы трактат написать на эту тему. Честь имею-с… - и Чернышевский вышел из учительской.
На дворе у Варенцовых играли в бабки. Начали малыши. Потом присоединились старшие.
- Поглядим, кто кого! - с вызовом крикнул Вася Варенцов и нацелился.
Знакомый негромкий смех послышался позади. Вася обернулся, да так и застыл с бабкой, зажатой в руке: в полураскрытой калитке стоял Чернышевский. Чувствуя, что краснеет до самой макушки, Вася подбежал к нему:
- Николай Гаврилович, вы не думайте, что мы…
Гимназисты побросали бабки и окружили учителя.
- Мы к экзамену готовились, а малыши к нам пристали. Так пристали! Так пристали! - заговорили они наперебой. - Пришлось с ними поиграть.
Чернышевский смеялся:
- Что же тут дурного? Делу время - потехе час. Я и сам когда-то всех соседских мальчишек обыгрывал. А ну-ка, попробуем!…
И, к изумлению гимназистов, Николай Гаврилович умело расставил брошенные бабки, ловко запустил биту. Малыши стояли, разинув рты. Полчаса спустя Чернышевский обыграл всех своих учеников.
- Ну-с, поразмяли кости, а теперь за книжки. Спрашивать буду строго, - сказал он и попрощался с каждым за руку.
На экзамене вышла неприятность. Директор требовал, чтобы гимназисты отвечали слово в слово по учебнику. А Николай Гаврилович, наоборот, хотел, чтобы его ученики передавали выученное своими словами.
- Повторять без смысла чужие слова можно научить и попугая и даже скворца, - говорил он, - ученик должен понимать, о чём речь.
- Это совсем необязательно! - возражал Мейер и снижал отметки, выставленные учителем.
- В таком случае продолжайте экзамен сами, а я уйду.
Опасаясь скандала, директор вынужден был уступить.
Гимназисты горячо привязались к Чернышевскому. После классов они гурьбой провожали его до самого дома, старались подражать его речи, манерам, причёске.
По воскресеньям гимназисты собирались у Николая Гавриловича. Они подолгу засиживались у него и уходили домой с тревожными и радостными мыслями, с интересной книгой, переходившей из рук в руки. А в городе только и разговору было что о чудаке-учителе, который играет с учениками в бабки и подаёт им руку, точно взрослым.