Не надо думать, что эта сила, которую мне в конце — концов удалось подчинить своей власти, уничтожала материю, — она лишь уничтожала форму. Кроме того, как я вскоре открыл, она не оказывала никакого действия на предметы неорганической структуры; но она была безусловно роковой для любой органической формы. Такое как бы пристрастие сначала озадачило меня, но если бы у меня было время хорошенько вдуматься, я увидел бы в чем дело. Так как число атомов в органических молекулах гораздо больше, чем в самых сложных молекулах минеральных, то органические молекулы отличаются своей неустойчивостью и легкостью, с какой они расщепляются под влиянием физических сил и химических реакций.
Посредством двух мощных батарей, сообщавшихся со специально устроенными электромагнитами, я мог сосредоточить две громадных силы. В отдельности они были совершенно безвредны; но они отвечали своему назначению, так как сходились в фокусе — в невидимой точке на одинаковом расстоянии от полюсов. Испытав на практике действие прибора, при чем я сам чуть не подвергся мгновенному распылению, я расставил свою ловушку. Спрятав магниты таким образом, что их сила превращала все пространство против двери моей спальни в смертоносное поле, и поместив у своего изголовья кнопку, при помощи которой я мог включить ток от батарей, я лег на кровать.
Чернокожие продолжали сторожить меня во время сна, сменяя один другого в полночь. Я включил ток, как только пришел первый из них. Едва успел я задремать, как меня разбудил стук какого-то предмета, с металлическим звоном упавшего на пол. На пороге лежал ошейник Дана, сенбернара моего отца. Мой телохранитель подбежал, чтобы подобрать его. Он исчез, как дуновение ветра, только одежда его кучей упала на пол. В воздухе слегка потянуло озоном, но так как главные газовые составные части его тела были водород, кислород и азот, не имеющие ни цвета, ни запаха, то исчезновение его не ознаменовалось больше ничем. Но когда я, выключив ток, убрал одежду, то я нашел остаток углерода в виде угля, а также другие порошкообразные вещества, — изолированные твердые элементы его организма, как сера, калий и железо. Расставив снова ловушку, я снова забрался в постель. В полночь я встал и ^убрал останки второго чернокожего и потом спокойно проспал до утра.
Меня разбудил громкий окрик отца, который звал меня в лабораторию. Я усмехнулся. Некому было разбудить его и он проспал. Я слышал, как он подходил к моей комнате, чтобы поднять меня с кровати; и я присел в постели, чтобы лучше видеть его исчезновение — или, правильнее, апофеоз. Он на мгновенье остановился на пороге, потом сделал роковой шаг. Ффф! Точно ветер прошуршал среди сосен. Его не стало. Причудливой грудой лежало на полу его платье. Кроме озона я заметил слабый, похожий на чеснок, запах фосфора. Среди одежды лежала кучка твердых элементов. Вот и все. Мировой простор свободен. Моих поработителей нет.
КАК ЭТО СЛУЧИЛОСЬ
А. Конан Дойля.
ОН был пишущий медиум.
Вот что он записал:
Я могу вспомнить отчетливо и ясно некоторые события этого вечера, но кое-что представляется мне смутным, оборвавшимся сном, и поэтому трудно передать все случившееся со мною в связном, последовательном рассказе. Теперь я уже не помню, какое дело привело меня в Лондон и отчего я задержался там так поздно. Очевидно, это находится в связи с моими прежними лондонскими поездками. Все становится необычайно ясным с того момента, когда я вышел из поезда на маленькой станции. Я снова переживаю каждое мгновение.
Я ясно вспоминаю, как шел к выходу по платформе, смотря на освященные часы в конце ее, которые показывали половину двенадцатого. Помню также мои расчеты — успею ли попасть домой раньше полуночи. Большой автомобиль, сверкавший полированной медью, с ослепительными фонарями, ждал меня снаружи. Это был мой тридцати сильный Робур, новая машина, только в тот день доставленная мне. Помню, я спросил Перкинса, моего шофера, как она идет, и он ответил мне, что, по его мнению, машина превосходная.
— Я хочу испытать ее сам, — сказал я и поднялся на место шофера.
— Коробка скоростей здесь другая, сер, — заметил он: может быть, лучше я поведу машину?
— Нет; я хочу испытать ее, — сказал я.
Нам предстояло проехать расстояние в пять миль. Мы тронулись в путь.
В моем старом автомобиле перевод скоростей был, как обычно, на зарубках рычага. В этой же машине нужно было перевести рычаг перемены скоростей сквозь вилочку, чтобы перейти к высшей скорости. С этим нетрудно было справиться, и вскоре я подумал, что вполне освоился с делом. Без сомнения, было безумием начать изучение новой системы в темноте, но люди часто делают безумные вещи и не всегда расплачиваются за них полностью. Я вел машину очень хорошо до тех пор, пока мы не достигли Клейстол Хилла. Это один из самых скверных холмов в Англии, длиною мили в полторы, с под‘емом один на шесть в некоторых местах и с тремя очень крутьши поворотами. Ворота моего парка находились у самого подножья его, около большой дороги, ведущей в Лондон.