Точно игрушка, мчались сани по прямой линии на желтый огонек, падавший по ту сторону озера из окна домика Кильблоков! Это была бабушкина лампа, часто служившая мастеру маяком и в лунные ночи. Очертания домика становились все резче. Можно было уже отличить отдельные окна, и в одном из них силуэт бабушки. Вдруг стало сразу темно.
Кильблок испуганно обернулся и увидел огромную тучу, затянувшую весь горизонт и поглотившую луну.
— Теперь надо скорее, — сказал он и с удвоенной скоростью стал толкать перед собою сани.
Домик еще был освещен луной. Но огромная тень ползла все: дальше и дальше над озером и покрыла, наконец, все окрестности, вместе с домишком, непроницаемым мраком.
Но Кильблок уверенно направлял сани на огонь от бабушкиной лампы. Он успокаивал себя, что нечего бояться, но какой-то темный инстинкт заставлял его торопиться.
Он напряг все силы. Пот выступал из пор, тело его горело, он задыхался…
Молодая женщина сидела сгорбившись, судорожно прижав к себе ребенка. Она молчала и не двигалась, точно боясь замедлить скорость езды. Ее тоже охватил необъяснимый страх. У нее было только одно желание — скорее достигнуть цели.
Стало так темно, что Кильблок даже не видел жены. А озеро, скованное ледяным панцырем, громко бушевало. Это был то рокот, то заглушенный вой волн, напиравших на ледяную поверхность. Кильблок вырос у озера и знал, что при двенадцатидюймювой толщине льда нечего бояться. Но фантазия уже не подчинялась его не совсем здравым рассуждениям. По временам ему чудилось, что под ногами открываются черные бездны, чтобы поглотить его с женой и ребенком. Раскаты, подобные грому, ползли издали и разрешались глухим ударом под самыми его ногами.
Жена вскрикнула.
Он хотел уже спросить ее, не сошла ли она с ума, как вдруг слова застряли у него в горле. Единственная светлая точка, по которой он направлял сбой путь, затрепетала… стала бледнее… бледнее… дрогнула… вспыхнула… и… совершенно исчезла.
— Боже мой, что это вздумала мать!.. — невольно вырвалось у вето, и в его мозгу, как молния промелькнула мысль о настоящей опасности.
Он остановился и протер глаза. Была это правда или обман зрения? Он готов был верить последнему. Отражение на сетчатой оболочке обманывало его. Но и эта иллюзия пропала, и он почувствовал себя потонувшим во мраке. Но он еще думал, что знает направление, в котором был потухший свет, и стрелой помчал в ту сторону сани.
К шуму волн присоединился из мрака голос его жены, упрекавшей его. Прошло несколько минут. Наконец, супругам послышался лай собак. Кильблок облегченно вздохнул. Вдруг отчаянный крик… толчок… из-под его коньков посыпались искры.
С почти нечеловеческой силой повернул он резко сани и остановился.
Жена судорожно ухватилась за его руку. Он знал, что она взглянула в глаза смерти.
— Успокойся, кошечка, это ничего! — утешал он ее дрожащим голосом. Но ему самому казалось, что ледяная костлявая рука сжала его сердце.
Молодая женщина дрожала, точно лист. Язык ее онемел.
— О, о!.. Господи!.. Господи!.. — было все, что она могла выговорить.
— Да в чем же делю, говори же ради бога!
— Там… там… — заставила она себя выговорить, — я слышала, ясно слышала… вода… вода, открытая вода…
Он напряженно прислушался.
— Я ничего не слышу.
— Я видела, правда, я видела совсем ясно… прямо перед собой… правда…
Кильблок напрасно старался всмотреться в непроницаемый воздух. Ему казалось, точно ему вынули из орбит глаза, и он пытается смотреть пустыми глазными впадинами.
— Я ничего не вижу.
Жена его немного успокоилась.
— Но ведь, пахнет водой.
Он сказал ей, что она видела это во сне, но страх его рос.
Густавхен спал.
Кильблок хотел потихоньку ехать дальше, но жена запротестовала всей силой своего смертельного страха. Слезливым голосом просила юна его ехать назад. Когда он не послушался ее, она стала кричать, как сумасшедшая:
— Лед ломается, ломается!
Наконец, терпение его лопнуло. Он крикнул жене, что ее проклятый рев будет виною, если они все трое утонут. Пусть она заткнет глотку, Не то он бросит ее на озере и уедет один. Ничего не помогало, и теперь еще Кильблок вдруг перестал соображать, какого направления ему нужно держаться. Место же, на котором он стоял, казалось ему ненадежным.
Его объял холодный ужас. Он повернул сани и последним напряжением сил толкнул их. Спасение какой бы то ни было ценой… и вдруг — всплеск, брызги, волнение взбудораженной воды… он потерял сознание.