А для своего ребенка!
— Дар отца дочери, которую он никогда не видал, — и Говард с шутливой торжественностью открыл ящичек из сандалового дерева. Это было ожерелье из восточных топазов и аметистов. Каждый камень был отделен от другого жемчужиной.
Неудивительно, что когда поезд привез их на станцию, Целия все еще не нашла слов, чтобы сказать Говарду.
Когда они шли домой, перед Целией встал весь ужас положения.
— Может быть, на пороге удастся сказать ему… прежде чем мы войдем… Если я его крепко обниму… может быть, там и будет настоящее место для этого.
У порога их дома, с выломленной створкой двери, работник и еще двое людей боролись с разъяренной, вспотевшей, вспененной головой собаки. Удар кирки нанес собаке рану повыше глаза, но подступа к дому не было попрежнему.
Дым, теперь почерневший, продолжал вырываться из окна, а в дверях окутывал голову Пеко.
Никто не отдавал себе отчета, как все произошло дальше. Измученная собака покорилась громовому приказанию лечь, хотя ярость ее все еще не улеглась. Пеко с трудом сдержался, чтобы не кинуться на чужих людей с кирками, побежавших вверх по лестнице следом за Целией и Говардом.
— Тихо, Пеко! — И Пеко покорно лежал. Не было ни одной вспышки пламени. Только медленный дым поднимался от матраса кроватки.
Гиацинта лежала возле черного пятна на матрасе, который вот-вот готов был вспыхнуть, точно она тут заснула. Она лежала именно в той позе, которая красила ее. Головка скатилась вниз, ручки переплелись, ресницы были опущены.
Она, очевидно, дышала этим дымом, и он без всякой борьбы задушил ее.
— Она была слишком прекрасна для жизни, — сказал Говард, не отрывая глаз от странной прелести, которую придала ребенку смерть. — Такие прекрасные дети не живут!
Систематический Литературный Конкурс
«Мира Приключений» 1928 г.
В каждой книжке «Мира Приключений» печатается но одному рассказу на премию в 100 рублей для подписчиков, то есть втечение 1928 г. будет дано 12 рассказов с премиями на 1200 рублей. Рассказ-задача № 1 напечатан в декабрьской книжке 1927 г.
Основное задание этого Систематического Литературного Конкурса нового типа — написать премируемое окончание к рассказу, помещенному без последней, заключительной главы.
Цель Систематического Литературного Конкурса — поощрить самодеятельность и работу читателя в области литературно — художественного творчества.
Иллюстрации С. ЛУЗАНОВА
От Чертогонска до Москвы — рукой подать. Если, разумеется, руки у вас не слишком коротки. Когда, при наличии конного попутчика до станции, покинуть Чертогонск, скажем, в воскресенье с петухами, то в понедельник, к моменту отхода ко сну кур, можно рассчитывать прибыть к месту назначения, а именно — на станцию Танана.
Погрузиться в поезд, буде он не прошел, плевое дело. Для этого потребуется лишь розыскать нужное лицо, чтобы запастись билетом до Москвы. Искать же его всего целесообразнее в окрестностях ближайших озер, по причине пристрастия названного лица к рыболовному спорту. Во всяком случае, во вторник вы уже будете сидеть в поезде, а в первый же понедельник почти наверное можете приветствовать фабричные дымки Красной Столицы или золотые главы Белокаменной, что, в сущности, одно и то же.
Таким именно ускоренным способом чертогонские граждане путешествуют со времени революции. До этого они не путешествовали вовсе. Мы, конечно, имеем в виду тек чертогонцев, которые верят в существование Москвы и других населенных пунктов Союза, как в реальный факт. Что же касается тех граждан, в сознании которых реальные географические точки ассоциируются с градом Китежем или островом Буяном, то им, вообще, нет надобности двигаться с насиженного места. По крайней мере, по доброй воле существует сорт беспокойных натур, которые за пределами видимого ими горизонта склонны признавать шевеление иной жизни, манящей и таинственной. Какая то моральная чесотка, пробуждающаяся довольно рано, мешает им окуклиться по примеру отцов.
Елисей Опенкин принадлежал как раз к этой беспокойной человеческой разновидности. Почесывание в его мозгу началось еще тогда, когда он перелезал из 1-й ступени во 2-ю. Уже тогда родной Чертоговск начал тускнеть в его воображении, как нечто самодовлеющее, как единый центр мироздания. Выражаясь языком астрономов, он уже на грани этих двух ступеней начал допускать «множественность обитаемых миров».