Приводим из этого письма, без изменения, место, соответствующее описанию факта в романе Л. Н. Толстого. Бискупский рассказывает, что произошло это для них неожиданно.
На одной стоянке явились два проводника с донесением. Фигнер выслушал, велел слезть с коней и дожидаться его. «Сам не слезал, рассказывает Бискупский, посматривая на меня, то на Чудовского, сказал: «садитесь, поедем со мною». Проводник вывел на край леса, Фигнер что-то приказал ему и воротил, а мы поехали из леса. У нас в виду широко раскинутое пространство открытых полей и селений, кажется, с каменною небольшою церковью. Почти вокруг села, особенно с нашей стороны, лагерь и полно село французов, которого от нас версты с 2 поля.
«Было прекрасное утро, солнце грело. Смотря из опушки леса, Фигнер говорит: «поедем в этот лагерь». Я засмеялся, и Чудовский (вот портрет его: росту малого, широкоплечий, лет 30, лицо ужасно изрытое оспой до безобразия, толстые губы, добрый малый, веселый, безпечный и порядочно храбрый), выпуча глаза, покрутил головою, сказал: «а чтож, поехать бы хоть поближе». Фигнер не в шутку уже на ходу, вперив глаза на лагерь и на местность, мы оба то за ним, то рядом с ним, то поглядываем назад, то на себя, то вперед, молча, не веря еще, что доедем до самого лагеря. Фигнер прибавил шагу и говорит: «вы, Чудовский, хоть худо говорите но французски, если кто спросит что-нибудь, выручайте ответом Ксаверия Андреевича, но коротко, избегая разговора, будто польские уланы в каком-то хаосе столпившихся в голове мыслей». Мои глаза разбежались по лагерю: кони расседланы у плетней, то ржат, то головами машут, солдаты полуодетые; далее направо и выше в козлах блестят ружья, пехота то в кучках… По другую сторону села, ниже, налево конные егеря, там и сям обозы и несколько пушек, носят то солому, то… с села, складывают шалашики, словом, все пестреет разнообразно, огоньки, дым и говор во ста шагах перед нами; а крайние французы смотрит и на нас. Тут вздыхая, я мысленно проклял Фигнера; все как во сне кажется, и мы все трое, уже лавируя промеж лагерных пожитков, меблировки, — где кучка пера, где мяса, где торбы и различные предметы, — пробрались к одному огню с горшками и котелками, — ба, вспомнил, тут лежали и сарафаны, и кокошники, и лапти разбросаны. Среди кирасиров остановились (прошу сочинителя употребить свои таланты объяснить за меня, что тут почувствовалось, я не умею сказать, даже и тогда не умел бы); Фигнер стоящих тут двух офицеров с трубами в зубах приветствует добрым утром и залепетали с обоих сторон. Не мне изобразить это состояние, в каком была моя внутренность и наружность, только помню, мы оба стояли позади Фигнера; мне показалось, что от него, Фигнера, несет трупом; я взглянул на Чудовского, — рожа его и глаза, как воротник изношенный, багрово малиновая, как будто баклажку опорожнил, а я (по словам Чудовского) был то белый слишком, то красный. Офицеры в фуражках и шинелях, накинутых на плечи, один брюнет, красивый лицом, стоял ближе перед Фигнером, говорил скоро, улыбался; другой молодой, немного рыжеватый, часто обращался к костру, у которого стояли жестяные посудники.
«В эту минуту один кирасир в жилете, с русыми огромными бакенбардами, вошел между нас двух и спросил меня: какого мы регимента.
— Нон компрене, же сва полiоне, — сказал я, боясь ему в глаза смотреть, чтоб не схватил за удила.
«Чудовский прервал по французски, а кирасир оперся левым локтем о бок коня Чудовского и правой руки пальцем бьет у шпоры ето кольцо, чтоб оно шибче вертелось и звенело. Не знаю, сколько минут все это продолжалось.
«Я видел, что из села выходят три человека офицеров, один в каске. Я и подумал: если эти догадаются? Наконец Фигнер распрощался, мы повернули копей восвояси.
«Фигнер еще повернул к ним, проговорил о каком-то маршале, а отвечали ему крича: «вуй, вуй» и еще что-то.
«Мы отъехали шагом, принимая не прямо туда, откуда приехали, а гораздо левее пошли на рысях к лесу. Фигнер сказал нам:
— Это вчерашние кирасиры, что шли ночью, еще поговорил бы, да не хотелось дожидаться офицеров шедших к нам.
Въехав в лес, приехали к отряду наших. Пошли распросы и расказы. Тут вспомнили: ведь у нас на чепраках нашиты серебром «А», конский убор не французский, на киверах кокарды русские.
Чудовский говорит:
— «Кирасир, игравший с кольцом шпоры и глядя на Бискупского чепрак, спросил меня: что это «А», верно имя вашего полка «А»?