Вместо ответа Каллимах вынул из кармана Гомера и тотчас же начал читать. Это была Одиссея и песнь об Одиссее и Навзикае, которую они как раз проходили.
— Как я понимаю эту молодую девушку! — говорила прекрасная Вереника. — Мне тоже всегда нравились мужчины уже в зрелом возрасте.
Они сидели на скале, которая была так узка, что им едва хватало места для двоих. Каллимах встал и стоя продолжал читать.
Уголок понравился Веренике и они стали часто приходить сюда. Как-то раз, когда они покинули уединенную скалу поздно вечером, и первые звезды сверкали уже над их головами, Вереника предложила посетить старого Конона в его базальтовой башне. Они тут же уговорились сделать это на следующий день.
Когда они, немного позднее, подходили ко дворцу, где их ожидали слуги с зажженными факелами, Агезилай стоял, прислонясь к колонне и заметно шуршал в кармане папирусом. Но эта бумага не предназначалась для Каллимаха. Это было донесение с поля битвы из Сирин.
— Царь стоит у врат Вавилона, — сказал Веренике Агезилай почти угрожающим голосом.
— Благодарение богам, — отвечала она, не замедляя шага.
На следующий день вечером они посетили Конона. Напрасно уверял мудрый старец, что в его башне не на что смотреть кроме звезд.
— Они-то как раз и манят меня, — возражала Вереника и упрямо настояла на своем.
— Возвращался бы скорее царь, — вздыхали придворные женщины у фонтана. — Если он еще долго будет одерживать победы…
Внутри башни был полный мрак. Это было круглое помещение с четырьмя узкими окнами на все стороны света. В них видны были звезды.
Посреди стоял круглый каменный стол, который Конон окружил венком из роз и на котором поставил прохладительные напитки. Маленькая глиняная лампа слабо светила.
За этим столом сидели теперь ночь за ночью Вереника и Каллимах. Мудрый Конон напал на след новой звезды, 847-й, по его каталогу. И он пользовался этой отговоркой, чтобы каждый вечер оставлять своих гостей вдвоем.
Как-то раз ночью лампочка погасла. Каллимах хотел вскочить и позвать кого-нибудь из свиты, чтобы снова зажечь свет. Но теплая рука во мраке мягко легла ему на рот и заглушила его зов. Он схватил эту руку, обнял шею и поцеловал локон на лбу.
— Чудный локон! — шепнул он и потом умолк. Но Вереника оценила его молчание.
— Ты получишь этот локон, мой Каллимах! — сказала она, лежа в его объятиях…
Звезда, мерцая, робко заглянула в темное помещение. Вереника встала и подошла к окну: над ее головой сияла Венера.
Старый Конон торопливо ковылял вниз по лестнице со своего наблюдательного пункта.
— Царь возвращается! — крикнул он еще с лестницы.
— Откуда ты это знаешь? — спросила Вереника.
— Звезды! — ответил Конон и указал рукой на небо.
На следующий день утром, под звуки труб и звон литавр, въезжал Птолемей в Александрию. И первое, что победитель Азии спросил у встретившей его на лестнице дворца и розовевшей утренним светом Вереники:
— Где твой локон?
Птолемей сразу заметил, что на лбу любимой не было локона, который так сердил его когда-то.
Вереника успела приготовить ответ.
— Он в Пантеоне! — сказала она. — Я дала обет принести его в жертву богам, если ты победителем вернешься на родину.
Она грациозным жестом подала ему чашу приветствия.
Царь чувствовал жажду, но он едва омочил губы в украшенном драгоценными камнями золотом кубке. Отставляя его, он крикнул голосом, в котором чувствовался победитель:
— Агезилай!
Агезилай выступил из толпы приближенных и, проходя мимо стоявшего за спиной Вереники Каллимаха, зашуршал чем-то в кармане.
— Немедленно окружить и обыскать Пантеон — приказал царь. Если локон исчез, — он окинул всех орлиным взглядом, — ты убьешь того, у кого найдешь локон. Ты уполномочен обыскать всякого, кто покажется тебе подозрительным.
Агезилай сделал движение, но Птолемей прибавил: