Без единой брызги, еще один, последний раз, погрузилась в воду лопасть весла. Найдя глубоко точку опоры, весло одним движением вытолкнуло каюк на песчаный берег, где киль лодки зашуршал по мелким галькам, перемешанным со льдом, и потом остановился недвижно.
Тогда мужчина встал, выпрямляясь со вздохом облегчения. Он бросил весло прямо перед собой, как попало, как орудие, ставшее, наконец, бесполезным после стольких часов гребли. Взгляд человека немного выше на берегу встретил сырую полосу водорослей образовавшую бахрому по отлогому берегу: как раз начинался отлив… значит, можно было не привязывать лодку; она сама по себе очутится на сухом месте. Одним делом меньше. И, довольный, человек захихикал. Это был странный смех, сейчас же превратившийся в гримасу, потому что под кожаным капюшоном, подбитым мехом, борода и усы, склеившиеся и замерзшие от дыхания, образовали кору.
Этот смех разрывал, разламывал точно иголки, затвердевшие волосы вместе с кожей.
От боли человек застонал. Он наклонился и кое-как собрал тюк, перевязанный веревкой, мешок для провизии, карабин, лыжи и охотничий нож, валявшийся у его ног в лодке. Потом, нагруженный, ворча, он прыгнул на берег и тяжелым шагом, переваливая бедрами, пошел вверх, к тропинке, извивавшейся в снегу между скалами крутого берега.
И сейчас же, за первым скалистым поворотом, перед ним показался дом. Странный дом, длинный и низкий, точно присевший и прижавшийся в углублении естественной стены, возвышавшейся над ним и защищавшей его. Укрытый таким образом дом не должен был бояться ни порывов морского ветра, ни прилива буруна в дурные дни, ни снеговых обвалов с соседней горы. Поистине хороший дом, с окошечками в виде судовых иллюминаторов, с массивной дверью, со стенами из дерева выброшенных обломков кораблей, с покатой крышей и дымящейся трубой… Приятное убежище после скитаний по снеговым полям.
Человек снова засмеялся, но на этот раз только глазами, потому что кожа его щек еще кровоточила от прежнего смеха. Он ускорил шаг и одним усилием добрался до дверей. Тут он прислушался.
Доносилось пение, полузаглушенное плотностью деревянной стены, поставленной вдвойне из боязни холода, кругляк на кругляк, с заполненными землей пространством между ними. Мелодия медленная, монотонная, тянувшаяся, как рокот прялки. Пришедший пожал плечами, поднял кулак в рукавице и постучал в дверь.
— Нарутча! Нарутча!
Мелодия продолжалась. Тогда подкованный железом сапог заменил кулак.
— Нарутча! Открой мне…
Внутри пение прекратилось, точно переломленное пополам. Послышалось суетливое топотание, потом скрип железа и крюков; двойная тяжелая дверь открылась. И в этой двери появилось лицо, желтое, точно вымазанное жиром, с коротким лбом и двумя черными сальными косами, болтающимися на меховой одежде, испещренной красными и зелеными четырехугольниками. Тело, поддерживавшее эту голову, терялось в одежде со спускавшимися длинными рукавами; короткие ноги были засунуты в вяленые сапоги; большое сходство с обезьяной, с животным, скрывающим хитрость за смущением, слишком заметным, чтобы не быть искусственным.
Проходя со всем своим грузом, охотник еще шире раскрыл дверь, опрокидывая все на своем ходу. Потом тяжело сбросил на пол мешок, лыжи, тюк, поставил к стене карабин и потянулся, сразу же охваченный жаром раскаленной печи.
— Как хорошо вернуться домой!
Руки терли, смягчали замерзшую бороду и усы. Рот вдыхал теплый воздух.
С опущенной головой, но не отводя глаз от пришедшего, эскимоска заперла дверь, потом скользящей походкой хищного зверя вернулась в угол, где, сидя на корточках, снова принялась чинить разорванную сеть.
Человек обратился к женщине, сидевшей над своей сетью, точно паук в паутине:
— Как? Ты одна? Редкий случай… Где же старый Иов?…
Эскимоска подбородком указала на незаметную дверь в глубине комнаты. На этот раз человек откровенно рассмеялся.
— Ах, скаред! Считает свои сокровища… А другой? Любимчик старика? Ты не понимаешь? Где Марк, спрашиваю я тебя…
Снова женщина молча указала подбородком вглубь комнаты. Тогда охотник окинул взглядом все помещение и пошел к эскимоске:
— Так ты сторожишь сейчас, Нарутча? Что нового?
При его приближении женщина вся съежилась, собралась в комок, как готовый к защите дикий зверь.