Мы нарушили обычную схему разбора рукописей этим выделением женских решений, которые, как видят читатели, принадлежат к различным типам. Но остающееся громадное количество глав дает достаточный материал для систематики и общих выводов.
Первый из них такой: Все, кроме одного, участники Конкурса совершенно правильно поняли, что старик, раненый на границе — отец Ариши. У этого читателя при неизвестном старике оказалось 200 долларов, которые он должен передать от отца дочери и жене, если их разыщет.
Второй вывод. Более или менее правильно, с большим разнообразием в деталях, читатели показали, как Ариша узнала про отца. Только у одного, — несмотря на имя и фамилию в бумагах, Ариша осталась в сомнении. Почему? — Письма, фотографии, паспорт (хотя в рассказе сказано, что документов в прямом смысле вовсе не было), метрическая выпись дочери Ирины (почему-то автор не привел полных имени и фамилии) — вот данные, по которым Ариша убедилась, что похороненный неизвестный — отец. Странное впечатление производит глава, где Ариша вспоминает, что у матери в комнате, на облезлом комоде, рядом с обломком шероховатого зеркала, стояла засиженная мухами такая же фотография. Рассказ плохо прочитан. — Особой отметки заслуживает работа М. В. К. (Москва), который удачно сфабриковал, даже на разной бумаге, истрепанные, разорванные и промокшие «документы» старика, в том числе и интересное письмо к нему сельского батюшки. Это остроумно, но бесцельно. Автор предлагает сделать клише с документов и воспроизвести их. Зачем? И без этого обширная у него глава с такими клише заняла бы места больше, чем весь рассказ. И что еще важнее — этот участник Конкурса переместил центр, суть рассказа, — в маленький промежуточный пункт. Достаточно ведь для хода действия нескольких штрихов, буквально нескольких фраз, чтобы объяснить, почему Ариша догадалась. У этого же автора есть курьез, показывающий, как малейшее рассеяние внимания портит дело. Ариша — дочь графа. В письме-документе — «ваше сиятельство», а в интерпретации этого документа в рассказе: «ваше превосходительство». Но, конечно, это мелочь! К работе этого автора мы вернемся дальше в отчете. — У большинства авторов Ариша знакомится с бумагами вскоре после погребения. Некоторые почему то — и житейски малоправдоподобно — откладывают этот просмотр надолго.
Третий вывод должен коснуться важнейших моментов рассказа: что испытала Ариша, узнав, кого она погребла, и что произошло далее, т. е. в чем заключалась психологическая развязка драмы. Эти моменты слитны, так как технически близки, заключенные в одну главу, и мы их не расчленяем.
Большинство участников Конкурса увидело драму, но различно подошло к ней. Преобладающее решение носит характер примирительный. Численно значительно меньшая группа распадается в свою очередь на единичные своеобразные окончания, иногда непродуманные и часто художественно и житейски неприемлемые. Пример: сухое рассуждение Ариши, с ужасом узнавшей, что она — «буржуйка». «Как отнесется Павлик, когда узнает, он, истинный пролетарий»? И автор, и его Ариша, очевидно, забыли, что Арише всего 18 лет, что у нее нет ни отца, ни матери, т. е. никакого буржуазного окружения, что Павлик любит свою жену-комсомолку, так подходящую к нему, что, наконец, за десяток лет скитания, беспризорности, фабричного труда, — у юной Ариши как будто и следов не могло остаться буржуазности. — Или: письма и фотографию швырнула в печь. «Сгорят — ничего не случится. И не было ни бумажки, ни отца, человека с заграничной бородкой». А могила-то ведь у самого дома осталась, хотя и сравненная с землей? — Или такое маложизненное заключение: «Старика Арише жаль, а отца — нет, не жаль». Рассказала Павлику. Тот о своем отце, убитом на войне: «жаль было, конечно, человека, а отца — не жаль». Уж связал бы автор оба сухаря вместе и положил на полку. Тут была бы и точка. Но почему-то сухарь Ариша вдруг размякла от признания своего друга, поцеловала его и тогда уже повела посмотреть, где зарыла отца. Поцелуй этот портит цельность фигуры. Что за нежности такие некстати! — В противоположность сухарю-Павлику нельзя не поставить такого же выдуманного Павлика, но сантиментального. Павлик уверяет, что он помог бы старику перебежать границу. Это — невероятно. Павлик не мог не задержать старика, даже если бы и знал, кто он.
Какие любопытные крайности попадаются в решениях! Какое разнообразие мыслей и чувств при обсуждении одних и тех яге людей, одних и тех же положений!