У выхода один старый приятель Чаплина сказал мне:
— Он всегда выбирает побежденного.
Чарли взглянул на него своими большими, детскими глазами, влажными от боли.
— Вы были когда нибудь на кругу? — спросил он.
— Нет.
— Ну, а я был. И я всегда был побежденным. И знаете почему? Потому что победитель всегда лучше меня ел накануне. Не будьте никогда удачником! — добавил он, оборачиваясь ко мне.
— А что же вы тогда скажете про себя? — спросил я.
— Мне очень жаль, — как бы извиняясь сказал Чарли. — Но приходилось выбирать или это, или смерть.
— А разве с другими не то же самое?
— То же самое, — согласился он. — Но это ужасно.
Когда мы вернулись в город, мы заметили молодую парочку, смотревшую на магазинную выставку, где красовались полные спальни за 169 долларов.
Чарли сказал мне:
— Предположим, что я им дам чек на 169 долларов. Что произойдет?
— Они, наверно, купят спальню.
— Но тогда это всего только будет для них обстановка спальни, а не идеал. Им больше не о чем будет разговаривать. Это как мой дом на Бьверли Хилл. Теперь, когда он у меня есть, он ничем не отличается от всего остального.
Натянув низко кэпку, он снова принялся выдумывать фантастические горести. Он — трамвайный кондуктор. Оплата плохая. Работа тяжелая. Он уже три года хочет жениться и не может. На что надеяться трамвайному кондуктору?
Но эта роль не удалась ему так хорошо, как первая, потому что он скоро заговорил про свою следующую постановку. Ему даже было неприятно, что его узнавали не так часто, кик обычно.
Впереди нас медленно шли две молодые девушки, точно они хотели, чтобы их нагнали.
— Давайте, развлечем их.
Мы четверо остановились перед окном ювелира.
Это были две девушки работницы. Мы скоро сидели с ними за столиком в кондитерской. Девушки не узнавали Чарли. Он хвастался им своими заработками. Он — учитель фехтования. Он учил фехтованию артиста Валентино.
Девушки не верили ни одному его слову. Они умоляюще смотрели на меня. Наконец, одна из девушек спросила меня:
— Вы тоже учитель фехтования?
— Нет, я слесарь, слесарь любитель.
— Почему вы его не запрете на замок? — сказала она. — Такого нельзя оставлять на свободе.
Это была веснущатая. рыжеволосая ирландка, и она очень забавляла Чарли. Она была остроумна и не пропускала случая сказать колкое словцо. Когда Чарли хвастался, рассказывая, какие огромные суммы он зарабатывает своей профессией и девушки не верили ему, он опустил руку в задний карман брюк и вытащил пачку денег крупного достоинства.
— Ах! — сказала вторая девушка, — может быть он и говорит правду!
Но веснущатая встала со своего стула при виде таких денег.
— Пойдем, Мэгги, — я не хочу, чтобы нас впутали во что-нибудь такое. Полицейские могут явиться за ним каждую минуту.
Мы снова очутились в автомобиле и ехали к Холливуду. Было уже около полуночи, но улицы были оживлены, как днем. Меньше было людей в театральных костюмах, но Ходливуд не потерял ничего из своего фантастического вида. Очертания и тени испанских бенгалу и пагод, и странные цветные огни, проникавшие через занавешенные окна, придавали городу Кино еще более необычный вид, чем днем. Вечер был уже поздний, но казалось, что все еще продолжаются сумерки.
— Я голоден, — произнес Чарли и сказал что-то шоферу.
У него родилось новое настроение, казавшееся гораздо более естественным, чем прежнее. — Бег жизни, — говорил он, — страшно быстр. Те, кто слишком слаб, чтобы устоять, падают. — Он вполне соглашался с теорией сверхчеловека. В саду вырывают сильных, чтобы дать слабым возможность жить. Жизнь — жестокая вещь. Доктора поддерживают жизнь калек и слабосильных. Они идут против интересов и благополучия сильных, единственно которым следует покровительствовать и которых нужно ободрять. Все другие идеи — отвратительная сентиментальность. Он сознавался, что и сам бывал слаб, но когда он приходил в себя, он становился умнее. Другие люди одновременно с ним начинали жизнь при одних и тех же условиях. Он был удачлив, потому что был сильнее.
Разговаривая, мы вошли в роскошный, но совершенно пустой русский ресторан. Мы были единственными посетителями. Лакеи налетали друг на друга, торопясь прислуживать нам. Из боковой двери показалось с полдюжины русских женщин, одетых в цыганские костюмы, и трое мужчин, одетых казаками. Голоса их были невыразительны и среди них не была ни одной привлекательной женщины.