Чэннинг внимательно выслушал ее и сразу заметил волнение, которое вызвал в ней один рассказ о пережитом. Но, тем не менее, он затруднялся объяснить все это. Он помолчал некоторое время после того, как она кончила. И когда он заговорил, он задал ей вопрос, который поразил ее.
— Вы теперь ждете первого ребенка, миссис Аркрайт?
Она колебалась минуту.
— Да, — сказала она, наконец И Чэннинг сейчас же понял то, что она хотела сказать.
— Вы, может быть, потеряли ребенка? Да? — мягко спросил он.
Она кивнула головой, и он снова заметил, как ее взволновало воспоминание.
— У меня был ребенок от первого мужа, прошептала она. — Он умер при рождении. Я была очень больна и очень несчастна, — прибавила она.
Чэннинг следил за ней с тем скрытым вниманием, которое было ему привычно.
Эту женщину, думал он, не легко сделать несчастной. Он понял, что она в этом простом признании подразумевала свой брак. Иначе это признание было бы ненужным. Он должен больше узнать про этот брак.
Ио он должен заставить ее говорить по собственному желанию, потому что только так он услышит всю историю. Он слишком хорошо знал л вертки и замалчивания, такие обычные в формальных ответах на самые испытующие вопросы. Поэтому он никогда не задавал формальных вопросов, кроме тех случаев, когда хотел получить бессознательный ответ на какой-нибудь другой вопрос, который не решался задать. Для его целей обычно было достаточным заставить пациента говорить. Пациент, раз попав в русло разговора и умело направляемый. редко не выкладывал всей правды.
Поэтому он начал, совершенно не касаясь личностей. Ни одна женщина ведущая общин разговор, не может не коснуться личностей, и потому он начал с маленькой беседы о снах.
— Сны — просто месиво из воспоминаний, — сказал он, — точно на удачу переворачиваешь листы записной книжки. Записная книжка вашей памяти — это то, что мы называем вашим подсознанием, и обрывки из этой книжки — сырой материал ваших снов. Вот почему вы всегда видите во сне такую чепуху и такую бессмысленную смесь глупостей.
Он ободряюще улыбнулся ей, но она не улыбнулась в ответ.
— Мой сон не простая смесь, — сказала она с содроганием. Он слишком ужасающе яркий и живой. К тому же он никогда не изменяется. Вот, что делает его таким страшным.
— Я знаю, — ответил Чэннинг, — мне это говорили так часто, что я в этом не сомневаюсь.
Миссис Аркрайт быстро обернулась к нему.
— Так вы знали других, которые видели такие же сны, как я, и видели их снова и снова?
В первый раз в голосе ее послышалась нотка облегчения. Было нечто успокоительное в том, что не на нее одну свалился этот ужас.
Чэннинг повернулся на своем винтовом кресле и стал перелистывать толстую книгу с записями, полную скорбных историй его пациентов.
— Я мог бы вам прочесть отсюда множество точно таких случаев, как ваш, сказал он.
— И вы вылечили их?
— Я думаю, что могу сказать, что всем им помог вылечить самих себя. Но тут уж начинается хвастовство, которое я не желал бы себе позволить.
Он снова тепло улыбнулся ей и на этот раз он был вознагражден. Она села прямее в своем кресле и голос ее дрожал, когда она заговорила.
— Так, ради бога, помогите мне! — хрипло сказала она. Когда я теперь снова вышла замуж, я думала, что навсегда покончила с ужасами!
Чэннинг никогда не говорил так небрежно, как тогда, когда говорил с целью. Теперь он играл со своими черепаховыми очками, точно вел легкий разговор за чайным столиком.
— Как правило, повторяющиеся сны результат того, что какое-нибудь впечатление было так сильно, что оно выплывает не вводе смеси, но как целое, с каждой подробностью происшедшего и почти так же ярко, как было само происшедшее. Так было с «боевыми снами» контуженных солдат. В вашем случае это, конечно, не может быть объяснением. Но повторяющийся сон может быть символом чего-то пережитого. Иногда, например, такой сон символ того или иного периода, когда человек, видящий сон, был глубоко несчастен, живя под гнетом ужаса перед кем-то или чем-то.
Глаза миссис Аркрайт горели и щеки ее пылали.
— Вы думаете, что вам помогло бы… вылечить такого человека… если бы вы это знали? — сказала она.