В середине судей сидел Султан ходжа. Он был красен, важен и любезен. Два мальчика узбека, сгибаясь как стебли камыша, приносили кок-чай, чурек, бикмес[8], фисташки в меду и сушеный виноград. Около свежезарезанных черных козлов с обрезанными головами и обрубденными до колен ногами. Уже близился полдень, когда Султан ходжа посоветовался с прочими судьями. — Начинается… — прокатилось по толпе дуновение шопота. Поднялся гул и крик, перемешанный со ржанием. Самид нарочно оказался позади, где его Тохтыр был свободен от тисков толпы.
Внезапно раздался глухой удар в барабан, протрубил тюйдюк[9], и вперед выехал медленно и величественно старик на белом жеребце. В руках его висел четырех-пудовой тушей окровавленный козел.
— Джигиты! помните, что позор— хуже смерти. Пусть возьмет козла достойнейший из вас… Байга!.. — крикнул он.
Козел описал дугу в воздухе, сотни рук взметнулись кверху, дикий ответный крик вылетел из грудей джигитов. Все толпище качнулось, закипело вокруг того места, куда упал козел, началась давка, и вся масса коней, взмахнувших рук, напряженно нагнувшихся спин, неудержимой лавиной ринулась по одному направлению…
Кобкара началась.
Первым, вырвавшись из толпы, держа козла перекинутым через седло, вылетел сын Султан ходжи — Джамад… Помогли ему его сторонники, желая подладиться к отцу, или кто иной, — неизвестно. Но он вырвал первый. Улюлюкая и крича, бледный от волнения, он, прижавшись к седлу, полетел напрямик к другому концу поля, куда уже бежал совет судей, чтобы принять победителя. Никто не ожидал такой прыти от мальчишки. Толпа, сидевшая на холмах, в неистовстве вскочила и, приветствуя Джамада, начала свистеть и кричать. Толпа джигитов, сталкиваясь и задерживая бег друг друга, кинулась ему во след. Но внезапно наперерез Джамаду, незамеченная никем сначала, группа из пяти джигитов, тесно сжавшись, вырвалась вперед и, круто повернув, налетела сбоку.
— Они… Усвали, Мансур… Они вырывают. Они возьмут, — замелькали мысли у Самида.
Не успел Джамад повернуть коня, как удар нагайкой полуоглушил его. Но ухватившись за луку седла одной рукой и за козла другой, выпустив из рук поводья, он упорно продолжал мчаться, сжатый со всех сторон конями джигитов.
Самид увидел, как Мансур, улучив момент, схватил козла. Джамаду предстояло или вырвать, или слететь под копыта коней, потому что отпустить— это позор, а позор — хуже смерти! Не обращая внимания на удары нагаек, Джамад дернул козла к себе, Мансур в это время дернул тоже, но с такой силой, что козел разорвался…
Толчок и сила разрыва заставили Джамада потерять равновесие. Все еще не выпуская части козла из судорожно сжатых пальцев, Джамад полетел под копыта лошадей…
Раздался оглушительный рев трубы, бой барабана, и джигиты, с трудом сдерживая коней, послушные сигналу, остановились, тяжело дыша. Козел разорвался и судьи это заметили. По правилам игры, тому, у кого останется большая часть козла, разрешается начать скачку от того места, откуда козел был брошен впервые.
Мансур, вырвавший большую часть, отъехал назад и стал на место, подложив под ногу скользкую тушу. Сзади, всего в расстоянии нескольких шагов, цепью расположилась вся остальная масса джигитов. Наступила тишина. Мансур знал: для того, чтобы вырваться из такой цепи, нужно иметь исключительно быстрого жеребца. Когда труба снова длинно прорезала воздух и захлебнулась в вое сотен глоток, он сразу сорвался карьером.
Сейчас была решительная скачка. Скученности не было. Из линии ровно двигающихся джигитов стали выделяться вперед сильнейшие.
Вот тут-то в свободном поле вперед вырвался Тохтыр. Самид не понукал, не бил его, тот сам превратился в режущую воздух неудержимую стрелу. Еще быстрее понесся Мансур, увидав догонявшего Самида. Тот распластался в полете и гонит Тохтыра вперед. А сзади него белые, рыжие, черные жеребцы, с налившимися кровью глазами, летят в борьбе за первое место.