– Андрон!
Он дернулся, и пелена воспоминаний растаяла. Андрон? Он обвел взглядом помещение, в котором находился, и оно ему не понравилось. Григорий Михайлович, который в реальности оказался Андроном, находился, судя по обстановке, не на работе. Маленькая комната, односпальная кровать, постеры на стенах, полки с моделями космолетов. Хм-м-м. Доверчивый Андрон жил не в лучших условиях и, видимо, недалеко ушел в умственном развитии.
– Андрон!
Голос женский, молодой, приятный. Подруга? Жена? Сестра?
– Да, детка! – сказал он и удивился тембру голоса – высокому, как у мальчишки.
– Андрон, как ты разговариваешь с матерью? – женский голос окрасился возмущенными нотками.
«Матерью?» – удивился он.
– Извини, мамочка! Я пошутил!
– Андрон, иди сюда!
– Мам, я – в туалет.
Он выскочил из комнаты, проскочил мимо открытой двери, мельком заметив стоявшую спиной к нему женщину, холодильник и стол с посудой, и толкнул дверь, украшенную чеканкой с писающим мальчиком. Сердце часто и сильно билось, словно решив выпрыгнуть из груди. Настоящее сердце! Он быстро закрыл дверь и подошел к зеркалу:
– Твою мать!
Он попятился и едва не упал, споткнувшись об унитаз, но успел упереться в стену. С отражения на него смотрел, испуганно вылупив глаза, щуплый подросток.
– Андрон, с тобой все в порядке?
В дверь туалета требовательно постучали.
Дверь приоткрылась. Лицо стоявшего за ней человека несло на себе отпечаток темного прошлого и столь же безрадостного настоящего, что не могла скрыть маска угодливости.
– Вам, господин офицер, в наш клуб можно без стука, – просипел человек. – Позвоните заранее, вас встретят и проводят без досадных задержек через главный вход.
– Не дай Бог! – сказал Остап. – Карп здесь?
– Карл Паулевич?
Остап, не отвечая, шагнул мимо охранника в коридор, в котором переминалась с ноги на ногу пара бугаев, толкнул еще одну дверь. В уши ударило басами, под ритм которых на танцполе во вспышках света дергались люди. В тяжелом воздухе клуба сладковато пахло алкоголем, марихуаной, табаком, флюидами. Остап нашел глазами Ассина. Новый напарник вошел через главный вход немного раньше и сохранял инкогнито у барной стойки. Пока Остап ждал, когда ему откроют с черного входа, Ассин успел заказать двойную порцию виски, которую сейчас посасывал, откровенно разглядывая проходивших мимо девиц.
Остап неспешно пошел в сторону от танцпола к столикам, освещенным приглушенным светом. За самым большим из них восседала компания серьезных мужчин, собравшихся здесь явно не ради танцевальной музыки. В одном из них Остап узнал Карпа. Он что-то говорил собеседнику – холеному, чуждому окружавшей его компании, мужчине. Карп говорил что-то малоприятное, отчего в жестких чертах его лица проявлялась натура хищная, безжалостная.
Собеседник Карпа встал. Было видно, что он недоволен результатом разговора. Тем не менее, холеный коротко, с достоинством, кивнул, подводя итог беседе, словно не желая уступить это право Карпу, и направился к выходу. Остап проводил его взглядом, потом прошел к столику и плюхнулся на освободившееся место.
– Здорово, Карл… э-э-э… Паулевич!
– Кого я вижу! – осклабился Карп с деланным радушием и потянулся к стоявшему перед ним стакану с виски. – Что привело честного слугу закона в вертеп кутежа и разврата?
– Один вопрос, Карп.
– Ну, если только один, господин офицер!
– Где Михайлов?
Карп поставил стакан.
– Не понимаю.
– Ты его убил?
– Это уже второй вопрос.
– А за что убрал осведомителя?
– Третий.
– Коллегу Михайлова?
– Господин офицер, наверное, ошибся адресом. И если туманные вопросы кончились, то отважный полицейский отправится в свое управление, где обязательно найдет более понятливого визави, который, несомненно, с радостью признается в тройном убийстве. Если у вас есть претензии, обратитесь к моему адвокату. Его телефон вам известен.
Остап взял стакан Карпа и сделал глоток.
– М-м-м, недурственный вискарик попиваешь. И, к слову, мне не хочется общаться с твоим адвокатом. Педераст он, хотя бы потому, что защищает таких, как ты. А граждан нетрадиционной ориентации я, в отличие от тебя, не люблю. И тебе, в твоем-то окружении, не советую. Уважение потеряешь!
Карп слегка наклонился в сторону Остапа и процедил:
– Попутал, краснопузый? Ты в натуре думал, что придешь сюда и устроишь мне допрос? Я не твой стукачок, козлик, и я тебе не рад! Одно мое слово – и ты… Но я сегодня добрый, хоть ты и обосрал мне настроение. Вали, и петушка своего захвати, который трется у бара.
Остап поднялся и постучал пальцем по стакану с виски.
– Я заберу. Ты после меня пить не станешь.
Остап развернулся и направился к бару, распихивая людей, дергавшихся на танцполе. Он взгромоздился на стул у стойки и опрокинул в себя содержимое стакана.
– Ну? – спросил его Ассин.
– Михайлов – на его совести, – Остап поставил стакан на стойку и крикнул бармену. – Виски!
– А остальные?
– Вроде нет. Этот скот бесится, когда на него вешают что-то чужое. Гордость у подонка своеобразная.
Остап поднял вверх пустой стакан и крикнул бармену: «Пустой!». Бармен, наконец, заметил его, кивнул и двинулся к нему. Потом наклонился, а когда вынырнул из-за стойки, вместо бутылки сжимал в руке дробовик, направляя его на вход в клуб. Остап резко развернулся.
У входа происходило что-то странное. Из раскрытых дверей в ярко освещенном кубрике, за которыми виднелись лежащие тела охранников, в сумрак ныряли бронированные фигуры. Остап упал на пол, механически отметив, что в клуб ворвалось не менее десятка боевиков, и бармен будет большим дураком, если в них шмальнет. Рядом опустился Ассин.
– Что за херня? – спросил он.
– Вызывай спецназ! – бросил Остап и пополз было в сторону столиков, как вдруг над ним бабахнуло. Бармен оказался дураком.
Прорубая в толпе просеку, танцпол прошила очередь. Потом вспышки выстрелов переместились. У столика, где Остап оставил Карпа, завязалась ожесточенная перестрелка. Оборвался на полутоне танцевальный бит. За стойкой бара хрипел бармен, не успевший вовремя нырнуть вниз. Рядом с Остапом упала девица в ярком макияже. Ее короткое светлое платье окрашивалось в красный цвет. Девица что-то шептала, и Остап придвинулся к ней ближе, чтобы расслышать.
– Больно, мама… Больно…
Остап закрыл ей стекленеющие глаза.
Он смотрел в глаза женщины, которая называла себя его матерью. Когда их подернула пелена, он вытащил из ее груди нож, аккуратно обтер лезвие и бросил в мойку. Женщина разглядела в нем перемены. Как, если внешне он оставался ее сыном? Что выдало в нем чужака?
– Прости меня, – сказал он, удивляясь своему спокойствию. – Ты ни в чем не виновата. Ты ответила за мою ошибку, но исправить иначе я ее не могу.
Он нашел в кладовке полиэтиленовую пленку, обмотал труп и отволок его в подвал, где запихнул в печь и зажег огонь. Все это он сделал механически, отстраненно, будто наблюдая за собой со стороны. Он помнил, что еще недавно, в прошлой жизни, никогда бы не решился на такое. Переход что-то в нем изменил. Вот только что?
Пим-пам! Пим-пам! Сигнал вызова. Он прошел в гостиную, где приметил домашний терминал, и нажал на кнопку ответа.
– Алло?
– Привет, сын, – на экране появился дородный мужчина в классическом костюме. – Позови маму.
– Ее нет. Она… вышла в магазин.
– Ладно… Как дела в школе?
– Без перемен.
– Что сказала классная?
– Ничего.
– Все еще дуешься на меня? Но, сын, ты сам во всем виноват, и должен понять, что за проступки следует отвечать. Будем надеяться, что твоя классная просто закроет на все глаза. Дома все в порядке?
– Да.
– Ну, хорошо. У меня не будет возможности перезвонить – тут глухие места. Передай ей, что задержусь на несколько дней. Здесь просто завал. Я ее люблю. И тебя. Обнимаю.