— Кто я? Бедный Павел! Я тот, кто принимает участие в твоей судьбе и кто хочет, чтобы ты особенно не привязывался к этому миру, потому что ты долго не останешься в нем. Живи по законам справедливости, и конец твой будет спокоен. Бойся укора совести: для благородной души нет большего наказания.
Он двинулся вперед. Я следовал чуть позади. Где мы шли, я не знал.
— Смотрите, Куракин смеется, он думает, что это был сон!
Наконец мы пришли к большой площади, между мостом через Неву и зданием Сената. Незнакомец подошел к одному, словно заранее им отмеченному, месту на площади и остановился. Остановился и я.
— Прощай, Павел! — сказал он. — Ты еще увидишь меня здесь!
При этом шляпа его приподнялась и глазам моим предстал мой прадед Петр Великий. Когда я пришел в себя, его уже не было.
На этом самом месте Императрица возводит монумент, который скоро будет удивлением всей Европы. Эта конная статуя, представляющая царя Петра, помещенная на скале. Не я советовал матери избрать это место, выбранное или угаданное призраком! И я не знаю, как описать чувство, охватившее меня, когда я впервые увидел эту статую!»
Далее в записках Оберкирх следуют второстепенные детали, не представляющие для нас интереса.
Настало время доложить читателю еще об одной любопытной странности, в определенной мере повлиявшей на жизнь Павла.
В начале января 1798 года, когда вышеупомянутая Императрица Мария Федоровна готовилась стать матерью десятого младенца, а Императору Павлу представлялась в его тогдашней резиденции — Зимнем дворце — депутация петербургских старообрядцев, благодаривших царя за оказываемую им поддержку, купец Малахов поднес Императору древнюю икону Михаила Архангела в драгоценной златокованой ризе.
Эта икона сподобилась быть поставлена в кабинете царя, и пред нею затеплена была лампадка.
Опечаленный состоянием супруги Павел в сумерках вошел в кабинет и сел в кресло, глубоко задумавшись. Тихий шорох побудил его обернуться. У дверей стоял… старик в монашеской рясе с красивым, изборожденным морщинами, лицом. Как он попал в кабинет Государя — Павел никогда никого не спрашивал.
— Что скажешь, сударь? — обратился Император к незнакомцу.
— Супруга твоя, — ответил вошедший, — одарит тебя сыном Михаилом. Этим же именем Святого ты наречешь дворец, который строишь на месте своего рождения. Помни мои слова!
«ДОМУ ТВОЕМУ ПОДОБАЕТЪ СВЯТЫНЯ ГОСПОДНЯ ВЪ ДОЛГОТУ ДНЕЙ»
Засим, как показалось Государю, таинственный гость исчез за дверью.
28 января Императрица разрешилась от бремени сыном, по воле Павла нареченным Михаилом.
Именно в то время, когда грохот пушек с бастиона Петропавловской крепости возвестил подданным об увеличении царской семьи, любимец Государя, граф Кутайсов, доложил, что дежурный по внутренней страже дворца офицер желает сообщить государю нечто важное по секрету.
Поначалу Павел встревожился — он при всяком внезапном к нему обращении ощущал какое-то неприятное чувство. Но нашел в себе силы и произнес:
— Пошли его сюда!
— Честь имею донести Вашему Императорскому Величеству, — отрапортовал вошедший офицер, — что на посту произошел необыкновеннейший казус с часовым!..
— Какой казус, сударь?
— Часовой, вероятно в припадке горячки, доложил мне о каком-то бывшем ему видении. Какой-то старец, в монашеской рясе, в самый момент разрешения от бремени Ея Императорского Величества, подойдя к часовому, сказал: «Напомните Государю, чтобы новорожденный назван был Михаилом, а вновь строящийся дворец — Михайловским».
— Прислать сюда часового! — крикнул Государь.
Дрожа от страха, часовой слово в слово повторил то, что дежурный офицер передал Императору. К удивлению солдата и офицера, Государь произнес:
— Знаю, знаю… это уже исполнено!
Часовому Государь приказал выдать щедрую награду, а офицер пожалован был орденом святой Анны.
На другой день Император потребовал к себе архитектора Бренно, ответственного за постройку нового здания дворца.
— На главном фронтоне, обращенном к Итальянской улице, — приказал Государь, — сделайте надпись эту самую, — и он подал Бренно лоскут бумаги, на котором Его Величества рукой было начертано: «Дому твоему подобаеть святыня господня въ долготу дней».
Историк, сообщивший об этом событии, отмечает, что число букв надписи (в транскрипции того времени. — 47, равно числу лет, прожитому Императором Павлом (1754–1801).
Есть и еще любопытные свидетельства. Так, в журнале П. И. Бартенева «Русский Архив», издававшемся в Москве, в № 1–4 за 1872 год помещены «Воспоминания Федора Петровича Лубяновского» (1777–1864), действительного статского советника, с 1802 года — секретаря министра иностранных дел.