А тут и еще одна приписочка обнаружилась: «Дать отцу Авелю на прогон денег, что должно до Петербурга, и вся потребная».
Письмо пришло в монастырь в самый Покров, 1 октября. Архимандрит был в ужасе: уедет Авель в Петербург, там встретится с Императором… В результате выяснится, что творится в Соловецком монастыре, управляемом Илларионом, прознают и о гнусных проделках его: воровстве, издевательствах и избиениях заключенных… Вспомнил он и множество пакостей, творившихся им над Авелем, о том, что уморить его собирался и… убоялся отче! И написал он письмо князю Голицыну, что-де:
«Ныне отец Авель болен и не может он к вам быть, а разве на будущий год весною…» — и так далее, в расчете на то, что все как-то… само собой… рассосется…
Ан не тут-то было! Письмо это Голицын показал Императору. Государь же, не мешкая, приказал сочинить именной указ Святейшему Синоду и послать архимандриту: «…чтобы непременно Авеля выпустить из Соловецкого монастыря и дать ему пашпорт во все российские города и монастыри; при том же, чтобы он всем был доволен, платьем и деньгами».
Увидел архимандрит Илларион тот указ и понял, что дело-то не шуточно обернулось… Вспомнил, как он колодников голодом, холодом да теснотою морил, в железах в нетопленные каморы сажал, побуждал солдат истязать заключенных и пригорюнился. Однако указ пришлось исполнить.
«Приказал он на него, отца Авеля, написать пашпорт и отпустить его честно со всяким довольством; а сам сделался болен от многия печали; поразил его Господь лютою болезнею, тако и скончался».
Получил Авель паспорт и свободу и вышел из Соловецкого монастыря 1 июля 1813 года. Душа его пела и ликовала. По прибытии в Петербург он явился к князю Александру Николаевичу Голицыну, с которым был преизрядно знаком.
Надо сказать, что у Авеля было много знакомых высокопоставленных лиц и со многими «сильными мира сего» он вел регулярную переписку. Встретились они — монах и князь, и завязалась доверительная беседа двух хорошо знавших друг друга взаиморасположенных людей, которая в Житии… описана следующим образом:
«Князь же Голицын, видя отца Авеля, и рад бысть ему до зела; и нача вопрошати его о судьбах Божиих и о правде его. Отец же Авель начал ему рассказывать вся и обо всем, от конца веков и до конца, и от начала времен, до последних…»
И снова возникает вопрос: какой же период «просматривался» Авелем? Как глубоко во мглу времен, в будущее, проникал его пророческий дар и взгляд? Вопрос этот не случаен. К нему мы еще вернемся.
Пока же познакомимся с некоторыми свидетельствами, в значительной мере расширяющими и уточняющими сообщения Жития. В работе «прорицатель Авель. Новые подлинные сведения о его судьбе» сообщается, что сразу же после убийства Павла Первого, по вступлении на престол его старшего сына Александра Павловича была учреждена специальная комиссия для пересмотра прежних дел.
Была пересмотрена и переписка об Авеле, согласно которой оказалось, что он содержался в С.-Петербургской крепости с 26 мая 1800 года за разные сочинения его, заключающие в себе пророчества и другие инакозначащими литерами нелепости. В марте месяце 1801 года Авель отослан был к Амвросию для помещения в монастырь по его усмотрению и далее в Соловецкий монастырь, а 17 октября Архангельский гражданский губернатор донес, что Авель вследствие указа Синода из-под стражи освобожден и отдан архимандриту в числе прочих монашествующих. Выпущенный на волю, Авель сочинил третью книгу, с предвещением взятия Москвы неприятелем, за что его снова заточили на многие годы в Соловецкий монастырь. В исходе 1812 года министр духовных дел князь Голицын выписал его к себе в Петербург. После таинственных бесед с главою тогдашнего духовничества ему дана полная свобода. Он повел опять скитальческую жизнь.
Из тетрадей его и писем видно, что в своих фантазиях он был убежден совершенно и готов за них отдать свою жизнь.
Несомненный интерес вызывает то обстоятельство, что при обыске сказавшегося больным Авеля, учиненном настоятелем Валаамского монастыря Назарием вместе с одним иеромонахом того же монастыря, в келье Авеля была найдена и изъята книга, «писанная языком неизвестным», и листок с русскими литерами. А при пересмотре же переписки об Авеле упоминаются «разные сочинения его, заключающие в себе пророчества и другие инакозначащими литерами нелепости…».