Китайская драма включает в себя четыре важнейших элемента, ставшие каноном уже к XVI веку: пение (чан), речитатив (нянь), действо (цзо) и боевые сцены или поединки (да). Все эти элементы мы уже встречали в архаических боевых праздниках. Конечно же, есть и существенное различие: артисты-профессионалы. В противоположность этому, участники боевых празднеств и небольших, боевых сценок, разыгрывавшихся на них, были простыми крестьянами, «необразованной деревенщиной», ремесленниками, торговцами, а занятия ушу были их «второй специальностью» или, правильнее говоря, общим фоном существования. Профессиональные воины и настоящие мастера ушу составляли лишь незначительную часть участников таких представлений.
Народная культура ушу напитывала своими традициями театрализованные представления, в которых важнейшим элементом становились боевые искусства. Окончательно сформировался особый тип зрелища, уходивший своими корнями и в боевые народные ритуалы, и в традиции площадных выступлений лучших бойцов Китая.
В китайской драме элемент игры обнажен до предела. Сам символический характер китайской культуры делает необходимым перенос этого символизма и на театральные подмостки, причем здесь не может быть ни полутонов, полу чувств, как и не может быть попытки заставить зрителя поверить, что все происходящее в спектакле — правда, как это мы наблюдаем в западной театральной традиции. Все есть символ, а следовательно — игра, и не стоит никого обманывать и обманываться. Наоборот, утрируя, мы лишь больше обнажаем эту «ненастоящность» внешней стороны существования, а следовательно — и наличие за этой видимой ширмой чего-то более глубокого и «истинного». Так рождаются жестко установленные амплуа, и зритель наблюдает уже не за развитием характера героя (в данном случае он не может ни развиваться, ни регрессировать), а за высочайшим мастерством актера, за способностью с особым чувством произнести слова, которые многим зрителям известны с детства.
Базовыми считались четыре амплуа — положительный герой (шэн), положительная героиня (дань), первый герой (цзин) и комик (чоу). С XVII–XVIII веков на все эти названия начинают накладываться названия «боевой», например боевой герой (ушэн), боевая героиня (дань). Стала формироваться узкая полузакрытая каста актеров, в которой начинали обучать театральным премудростям еще с детства. И все же часто случалось, что на подмостки поднимались и не профессионалы, точнее люди, занимавшиеся ранее совсем другими делами. Например, высказывается предположение, что артисты, впервые выступившие в амплуа ушэнов — героев-бойцов, прежде работали в качестве телохранителей. Но в связи с бурным развитием сравнительно надежных железных дорог и морских путей необходимость в телохранителях, сопровождавших караваны, отпадала. Бывшие охранники поднимались на театральные подмостки Пекинской драмы. Так в пик своего развития ушу глубоко интегрировались в театральное искусство, придав китайской драме неповторимый вид, так как нигде в мире на подмостках не присутствует боевое искусство в столь концентрированном виде.
Как видим, понимание ушу было связано в традиционном Китае с особым состоянием сознания, которое достичь было намного труднее, чем выучить какие-то приемы или методы боя. Само построение тренировок в боевых искусствах было направлено на введение человека в состояние высокого эмоционального и духовного напряжения, когда начинали работать самые глубинные слои его сознания, связанные с интуитивным предвидением и умением абстрагироваться от мелочей, обобщая мир до единого переживания. Посмотрим, каковы были эти методы.
Прежде всего оговоримся, что речь идет не о воспитании того или иного навыка, например, силы удара, скорости, передвижений или нечувствительности тела к ударам, а о воспитании сознания и выработки определенного душевного состояния. Фактически вся история духовных учений, не исключая и ушу, знает лишь два таких метода: групповой и индивидуальный. Индивидуальный метод обучения обыгрывается практически во всех книгах по ушу, не случайно столь широко распространились истории о том, как мастер, уединившись в горах с наиболее старательным учеником, передает ему «светильник тайных знаний». Разумеется, значительно лучше, когда учитель сам передает ученику знания, проверенные веками. Но нелишне напомнить, что секрет в ушу передается только тогда, когда он сам созрел в душе ученика, и поэтому учитель не столько обучает своего последователя, сколько пробуждает в нем будто бы забытые или до поры спящие навыки.