Итак, мы обнаружили важнейшую общую черту между ушу и другими видами китайского искусства, в частности, театра и танца. Это особое экстатическое состояние, позволяющее достигнуть полной реализации духовных и физических сил.
Примечательно, что практически до середины XVIII века занятия боевыми искусствами в Китае были преимущественно групповыми, не индивидуальными. Именно так они проходили в армии, в деревнях, среди народных групп ушу — так называемых обществ (шэ), например, в знаменитом обществе Гунцзяныыэ — «Стрелков из лука», охватывающем десятки уездов.
Западные последователи боевых искусств часто критикуют ушу за избыток бессмысленных действий и чисто ритуальных моментов в таолу, «небоевой» характер ряда движений. Более того, еще в начале 80-х годов на Западе многие воспринимали кунфу как некое подобие каратэ, только выполняемое в экзотических одеждах с многочисленными вращениями руками, немалым количеством «пустых», небоевых движений. Нам трудно понять, что за всеми этими вращениями, одеждами и выкриками кроется нечто большее, чем боевая тренировка — за этим стоит ритуал, особая эмоция носителей истинного ушу.
Ритуал всегда претворяется в обыденной жизни, его задача в том и состоит, чтобы привнести святость и духовность в повседневность жизни.
Многие ритуалы древних боевых искусств и их глубинный смысл присутствуют в символических действиях ушу и по сей день. Обычно они почти и не замечаются даже самими носителями ушу, так как с одной стороны они стали привычными, с другой — столь тесно переплелись с самой боевой и тренировочной практикой, что растворились в ней, стали неотличимыми от самой ткани ушу.
Сейчас многие из таких вещей приобрели уже характер стандартизированных форм. Примеров этому можно обнаружить более чем достаточно. Например, сегодня мало кто понимает, что начальная позиция во всех комплексах «внутренних стилей» издревле символизировала вселенский хаос и Беспредельное, а первое движение — начало мира, в результате чего рождаются вещи и явления. Человек не просто «играет» в начале мира, но сознательно, путем определенных психических усилий меняет свой статус, фактически трансформирует себя внутренне, повышая себя от человеческого до Небесного. Он действительно «порождает мир». Это и позволяет ему полностью идентифицировать себя с космическим началом, возвести к мистическому первоучителю. Так человек начинает «следовать Небу».
Столь же символически-ритуальной является и практика занятий «имитационными стилями» ушу, когда человек способен уподобиться не только реально существующим животным, например, обезьяне, собаке или журавлю, не только мифологическим существам — дракону или фениксу, но и воспроизвести определенное состояние — пьяного (цзуйцюань — «Пьяный кулак») или безумного (фэнкуанцюань — «Стиль безумца»).
Особый тип творческого сознания требует от человека выхода за пределы привычных форм в мир размытых образов, неясных звуков, где есть лишь «форма, не имеющая форм», «образ, не имеющий сущности», «расплывчато-туманное, едва различимое», «которое нельзя даже поименовать». Значит, человек, истинный и совершенномудрый, должен постоянно превосходить себя в самосовершенствовании, выходить за рамки собственной скромной личности. Ритуал, таким образом, ведет к самоутрате и самопотере.
Для современного человека ритуальный смысл ушу либо уже забыт, либо вообще непонятен, хотя какие-то механические действия, «оболочка» ритуала сохранилась. Ну, действительно, зачем выполнять какие-то ритуальные поклоны, уподобляться каким-то животным, когда достаточно сразу «приступить к делу» и свалить соперника ловким ударом? История показывает, что старые последователи ушу относились к боевым аспектам не менее реально, чем современные боксеры, но их душа жила в другом состоянии. Традиционное ушу было тесно увязано с понятием символического действия, то есть такого действия, которое бесконечно превосходит внешнюю форму, как, например, удар ладонью в лицо — не только способ свалить соперника, но еще и «белая обезьяна, срывающая персик», и даже «удар, исходящий из пустоты и находящий отзвук в сердце».
Мистерия древнего ритуала боевых искусств, когда ушу являлось синкретическим народным искусством, объединяющим и соевую тренировку и танец, а иногда и празднество, отразилась и на явлении вполне современном и в общем-то не особенно почитаемом среди сторонников народного ушу — на соревнованиях. Современные соревнования по ушу представляют собой лишь зрелище, лишенное своего изначального, глубинного содержания, поэтому основной упор здесь сделан на внешние достижения каких-то рекордов. Однако по-прежнему зрители заводят друг друга, сопереживают выступающим, расстраиваясь из-за каждого промаха и радуясь удачно выполненному движению. Но это — лишь далекий, крайне глухой отголосок тех мистерий, праздников и ритуалов, на которых когда-то базировалось ушу.