«Одним мирром мазаны»?
Но не все просто и с запахом серы — это древний и почти повсеместный способ зашиты от злых духов! И, как все языческое, сделалось атрибутом дьявола.
Воланд и Иешуа говорят: евангелисты все напутали. Они убеждают своих собеседников в том, что «перерезать волосок уж, наверно, может лишь тот, кто подвесил». И оба незамедлительно доказывают этот тезис.
«Ночь густела, летела рядом, хватала скачущих за плащи и, содрав их с плеч, разоблачала обманы. И когда Маргарита, обдуваемая прохладным ветром, открывала глаза, она видела, как меняется облик всех летящих к своей цели…»
Грим и бутафория. Обман, Но вот маски сброшены: «Воланд летел тоже в своем настоящем виде…»
Кто же он — настоящий?
В Варьете маг спрашивает: «Изменились ли эти горожане внутренне?»
«Да, это важнейший вопрос, сударь», — соглашается Коровьев.
Открытым текстом: смысл миссии Воланда! Шестая часть планеты пережила мировую войну и кровавую ротацию социума — то, что Булгаков прозрачно обозначил как «квартирный вопрос»: «Мир хижинам, война дворцам!» Историю пришпорили, но изменился ли индивид? Сеанс в Варьете — жестокий тест. Фокус с отрыванием головы, фальшивые червонцы и колдовской магазин как рентгеном высвечивает души зрителей: «Они — люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было. Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или золота. Ну, легкомысленны… ну, что ж… и милосердие иногда стучится в их сердца…»
Но: «Квартирный вопрос только испортил их».
Что-то здесь не так… Сатана не может быть озабочен деградацией человеческого духа по определению, как говорят математики. На сцене Воланд в черном. Черный цвет — символ тайны: черный — темный — тайный. Не случайно маг выступает в черной полумаске — скрывает лицо. Истинное лицо!.. Булгаков постоянно подчеркивает почти до потери чувства меры: сатана — «артист», «замаскированный», «фокусник»…
Сюжет романа — испытание на человечность. Воланд — не сатана. Он — измеритель Добра и Зла. Дозиметрист. «И мера в руке его»…
У Дюрера один из всадников Апокалипсиса держит в руке «меру» — аптекарские весы. «Поздравляю вас, гражданин, соврамши!»: мерой древних иудеев была трость! Мерой длины, разумеется… Но Иоанн Богослов об этом и пишет: «Говоривший со мной имел золотую трость для измерения города…» Город святого Писания — Новый Иерусалим, иначе говоря — Град Божий. Самому Иоанну выдана была другая трость — не золотая — для «замера» нынешнего человечества: «И дана мне трость, подобная жезлу…» А Воланд «под мышкой нес трость с черным набалдашником». Не золотую. Эта трость появляется неоднократно — то она становится похожей на шпагу, то маг опирается на шпагу, как на трость. И, конечно, Воланд и его свита летят на черных конях: «Я взглянул, и вот конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей»…
«Трость, подобная жезлу», выданная Иоанну, обернулась дирижерским жезлом Иоганна Штрауса на балу. Случайность? Похоже, в булгаковском романе нет места случайности — это имя неотвязно следует за Воландом. Иваном зовут и одного из первых собеседников мага. Многие исследователи заметили, что Ивану Бездомному в романе принадлежит совершенно особое место. И что словно для него одного было разыграно все это действо. Отметим и явную связанность двух фигур — поэта и Воланда — подчеркнутую сходством множества деталей. Воланд — профессор, историк. Им же становится в эпилоге Иван. Воланд — путешественник, «без определенного места жительства». Иван — Бездомный. Воланд — «сумасшедший немец». Поэт попадает в клинику Стравинского. И так далее… Одна из глав называется — «Раздвоение Ивана». Столкнувшись с Воландом, Иван пытается делать то, к чему приучен не был — размышлять. «Новый Иван» спорит с «ветхим, прежним»…