… Если в тексте есть тайный сюжет, то все «внешнее» — камуфляж. Мистификация. Похоже на шахматную доску, укрытую платком. Фигуры угадываются: вот — конь, это — король… Но какой — белый, черный? Все они — ряженые.
Внешний сюжет «Мастера…» выдержан в парадигме христианства — от страстей Голгофы до народных суеверий о «нечистой силе». Христианскую мысль движет оппозиция Иисуса и Сатаны. Или — или… Единый космос рассыпался на мельчайшие осколки в разбитом зеркале биполярного отражения. Вот почему в булгаковском романе все разбито — стекла, зеркала, часы, витрины, дорожный знак, пенсне… «Мелькнула луна, но уже разваливаясь на куски…», «ломаное солнце» сверкает в тысячах окон…
Но те, кто записывал, «ничему не учились и все перепутали», — убеждает нас Иешуа, ставший Воландом. «Все едино» — совсем не христианская мысль. Сквозь тонкий флер ершалаимской драмы явно просвечивает нечто иное…
ВТОРАЯ ПЕЧАТЬ ВОЛАНДА
Начало романа — спор о существовании Иисуса. «Невежественный» Иван изобразил Христа «ну совершенно как живого», а «образованный» Берлиоз утверждал, что Иисуса никогда не было в живых. «Нет ни одной восточной религии, — говорил Берлиоз, — в которой, как правило, непорочная дева не произвела бы на свет бога…» Он вспомнил Озириса, Таммуза, Мардука, Вицлипуцли, Атгиса и целый ряд других Спасителей, демонстрирующих поразительное сходство в обстоятельствах рождения, жизни и смерти. Христиане не придумали ничего нового, и сама история казни Христа — «простые выдумки, самый обыкновенный миф». Берлиоз исправно повторяет главный довод «образованных» атеистов — но зачем? Здесь — момент истины: редактор в чем-то ошибся, и его голова незамедлительно покатилась по булыжнику Бронной.
«Самый обыкновенный миф»?..
«Мифы суть сосуды, — учил Платон, — носители великих истин, весьма достойных, чтобы их искали».
Кажется, яснее не скажешь! Но мы высокомерно уподобляем древних маленьким детям: громыхнул гром — видно, кто-то очень большой ударил своей дубиной. Либо — олицетворение природных циклов. Боги как персонажи сельхозкалендаря: праздник Диониса — к сбору винограда…
«Мифы суп, сосуды…»
Образованный читатель увидит в романе массу аллюзий на мифы индийские, иудейские, греческие, иранские, египетские, скандинавские… Нужно только различить знакомые символы в пестром узоре внешнего сюжета. Этот первый слой скрытых образов «Мастера…» еще достаточно прозрачен. Единственная трудность состоит в том, что знаки и атрибуты каждого из богов угадываются в словах и действиях многих персонажей, прячутся в самых неожиданных закоулках текста. Известно увлечение Булгакова магией букв и чисел, и в своем последнем романе писатель виртуозно выстраивает шарады из нот, цифр, цветов, минералов, металлов, растений, животных и т. д.
…В самом начале романа и почти в конце Воланд как-то немотивированно хохочет. Бесполезно искать здесь «психологию» — это символ. Заметим, что слово «хохот» употреблено четыре раза. Немотивированный повтор слова — верный признак шифра. Иван называет таинственного незнакомца «заграничным гусем»: хохочущий гусь — намек на древнеегипетского гуся-демиурга, Великого Гоготуна, снесшего золотое яйцо Вселенной. Хохот — его божественный атрибут, поэтому Воланд «никого не испугал и смехом этим не удивил». Не случайно маг и его свита поселились в квартире ювелира Фужере — Булгаков намекает на знаменитого Фаберже, чьи золотые пасхальные яйца украшают лучшие музеи мира.
Первый в перечне Берлиоза — «египетский Озирис, благостный бог и сын Неба и Земли», умирающий и воскресающий благодетель человечества. Он — бог-цивилизатор: отменил кровавые жертвоприношения, смягчил нравы, обучил ремеслам. Убит братом Сетом. Озирис изображался в виде спеленутого человека-мумии. Можно признать случайным то, что Иешуа несколько раз назван «связанным». Но и поэт Бездомный в клинике — «спеленутый, как кукла». Озирис — «он-нофре», «доброе существо», Иешуа Га-Ноцри всех называет «добрыми людьми». На некоторых изображениях бог держит виноградную лозу или оплетен ею. Этот символ часто встречается в романе. Фигуру доброго бога всегда окрашивали в зеленое: зеленый цвет преобладает в «Мастере…» Озирис — спаситель душ, владыка живущих после смерти.
Каменный жук на груди Воланда — это тоже Египет: гемма фараонов. Жук-скарабей — символ бога утреннего солнца Кхепри (Воланд: «…кхе…кхе…саркома легкого…»). Вечернее солнце у египтян олицетворял бог Тум (Атум): в сцене, где Маргарита заходит в квартиру № 50, писатель зачем-то трижды повторяет слово «тумба». А зачем в романс кричат: «Ба!» и тоже трижды? Интересное совпадение: словом «ба» древние египтяне именовали человеческую душу. В романс целые россыпи междометий «ах». А также чересчур много… луны: «Луна властвует и играет, луна танцует и шалит…» Между этими множествами существует прямая связь: «Ах» на языке строителей пирамид — «луна»! Да и в какой еще стране кот — «древнее и неприкосновенное животное»? Но там же была и великая небесная корова, символическая мать, кормящая фараонов молоком мудрости: «Коровьев»?.. Но Коровьев — «хормейстер», у него усики — «как перья»: бог солнца, соколиноголовый Хор (Гор)!