Потом клинику посетили еще несколько человек, которые могли бы опознать царевну. Наиболее волнующей оказалась история посещения Алексея Волкова — грума императрицы. Вот что об этом случае сообщает историк Питер Курт.
По внешнему облику Волков не мог с уверенностью сказать, царевна ли перед ним. Кроме того, больная изъяснялась по-немецки и отказывалась говорить по-русски, утверждая, что на этом языке говорили ее палачи и она его больше терпеть не может. Конечно, это вызывало подозрение: было известно, что настоящая Анастасия, напротив, не говорила по-немецки, знала лишь французский и английский языки. И, конечно, русский.
Однако при разговоре Волкова с присутствовавшей на встрече фрау фон Ратклиф, который велся по-русски, стало ясно, что Анастасия понимает суть разговора. Тогда Волков попросил перевести свой вопрос, помнит ли она моряка, который сопровождал ее брата.
— Да, высокий. Его звали Нагорный, — ответила Анастасия.
— А кто был Татищев?
— Папин адъютант.
— Там был еще один моряк, — добавила она, помолчав, — Деревянко.
Волков побледнел, и тон его изменился.
— Вы помните монастырь святого Иоанна?
— Да, — сказала больная, оживившись, — в Сибири. Монахини приходили оттуда петь с нами и с мамой.
— А теперь я хочу задать ему вопрос, — продолжала больная. — Помнит ли он комнату в Петергофе, где мама нацарапала свои инициалы на оконном стекле и в каком году это было?
Волков заплакал и начал целовать ей руки…
Таким образом в Берлине 20-х годов все, кто имел отношение к царской семье, разделились на два лагеря. Одни верили в спасение Анастасии, другие — нет, считая пациентку психиатрической клиники самозванкой.
Наставник царевича Пьер Желард, например, писал: «Больная психиатрической клиники в Берлине ничем не напоминает великую княгиню Анастасию, кроме цвета глаз. Она не узнала многие предметы, принадлежащие царской семье, — например, иконы из Царского Села — и не ответила на многие вопросы, касающиеся частной жизни царской семьи. Она знает кое-что только потому, что начиталась множество книг, включая воспоминания мадам Вырубовой. Она не говорит ни по-русски, ни по-французски, хорошо владеет лишь немецким языком, которого царская дочь не знала».
Однако та же Великая княгиня Ольга Александровна, которая посетила Чайковскую в клинике, сказала после этого мужу: «Она узнала свою няню Шуру и повторила с ней свой детский трюк, когда она прыскала на нее одеколоном. Шура рыдала как дитя. Мой разум не может этого вместить, но сердце говорит мне, что это малышка Анастасия».
Татьяна Боткина, дочь знаменитого врача, погибшего вместе с царской семьей, писала брату Глебу в Америку: «Я не представилась ей, но увидев, что она плохо себя чувствует и хочет лечь в постель, я сказала: «Давайте я вас раздену, как, помните, однажды мой отец вас раздевал?» Она засмеялась и сказала: «Да, когда я болела корью и ваш отец боялся, что я кого-нибудь заражу». Глеб, никто никогда не писал об этом и никто об этом не помнит, кроме нас с тобой».
9 февраля 1928 года Глеб Боткин стоял в Нью-Йоркском порту среди нескольких десятков журналистов, встречавших немецкий корабль, на котором прибыла в США фрау Чайковская. Боткин и его спутник Чарльз Фолли, менеджер композитора Сергея Рахманинова, с трудом отбили ее у газетчиков и усадили в такси. Она поступила под опеку Великого князя Андрея Владимировича и Великой княгини Ксении и в целях конспирации приняла имя Ани Андерсон. Вспоминает племянник Великой княгиня Ксении Давид Чавчавадзе:
— Моя тетя — единственная из рода Романовых провела довольно времени с Ани Андерсон (примерно 6–8 месяцев) и решила, что она — царская дочь. Моя мать, которая общалась с царскими детьми достаточно много и постоянно ссорилась из-за того, что та была выше, хотя они были одного возраста. Так вот, Ани Андерсон сразу же спросила о том, какого роста она сейчас…
Тем не менее многие полагали, что Ани — самозванка. Со временем подозрения все усиливались. Немало способствовал неприятию лже-Анастасии и ее вздорный характер. Она перессорилась и с теми, кто пытался ее защищать. Дело опять-таки кончилось нервным санаторием.
И тут самозванку в первый раз спас Голливуд, снявший о ней фильм. Он прогремел, и пациентка психиатрической клиники стала легендой при жизни.
Почувствовав интерес к своей персоне, Андерсон потребовала суда. Их состоялось даже два. Первый тянулся с 1958 по 1961 год, второй — с 1964 по 1967, но оба процесса самозванка проиграла.
…Конец той истории поставил опять-таки ДНК-анализ. С его помощью было установлено, что Чайковская-Андерсон происходила родом из Польши (отсюда понимание русского языка) и никакого отношения к царской семье не имела.