Покинув 21 августа Формозу, «Св. Петр» в тот же день, словно в наказание за содеянное, попал в жесточайший шторм, который длился два дня. Далее судно продвигалось, держась поближе к китайскому берегу. Но в китайские порты не заходило, а держало курс на Макао, португальскую колонию на китайском побережье. 12 сентября 1771 года галиот стал на якорь на внешнем рейде Макао.
Так закончилось это беспримерное плавание, которое можно поставить в один ряд с экспедициями Витуса Беринга, братьев Лаптевых, Жана Лаперуза. Есть все основания считать плавание большерецких бунтовщиков подвигом, а их самих — первооткрывателями. Разве не подвиг — пройти такое расстояние на утлом, неприспособленном к дальним плаваниям суденышке в незнакомых водах, да еще в суровых погодных условиях? Значение же плавания, какое ему по праву принадлежит в истории географических открытий, пожалуй, вернее других определила в августе 1772 года газета «Варшавские ведомости»: «…это их случайное плавание оказалось гораздо более успешным, чем плавания других мореходов, преднамеренно искавших этого прохода. Это будет великим делом в истории мореплавания, что какая-то кучка уголовников открыла этот путь, весьма необходимый, через обширные моря, о котором целые нации долгое время не могли ничего узнать».
К этому остается добавить, что именно большерецкие бунтовщики задолго до капитана Василия Головнина первыми из россиян побывали в Японии и даже сделали попытку описать ее. Имеются в виду «Записки» Ивана Рюмина.
Тотчас по прибытии в Макао принаряженный Беневский отправился с официальным визитом к губернатору этой колонии. После этого португальцы ввели галиот в гавань и приставили к нему вооруженную охрану. Чтобы, как они объяснили, уберечь его от арабских и китайских воров.
13 сентября все люди с галиота (70 человек) были свезены на берег, где их разместили в довольно просторном и удобном для жилья доме. Пока путешественники устраивались и отдыхали, их предводитель снова побывал у губернатора. На сей раз, ни с кем не посоветовавшись и никого не предупредив, он продал португальским властям «Св. Петра» вместе со всем вооружением и всеми имевшимися на борту товарами.
Надо ли говорить, что такой, непонятный на первый взгляд, поступок был расценен некоторыми спутниками Беневского как предательство и вызвал нескрываемое их недовольство. Возник резонный вопрос: уж не собирается ли их вожак, прихватив деньги, дать деру?
Маурицию стоило большого труда успокоить своих людей. Необходимость продажи судна он объяснил тем, что дальше плыть на нем крайне опасно, хотя бы уже потому, что судно маленькое и неприспособленное для столь продолжительного плавания. Да еще в океанских водах. К тому же оно изрядно потрепано штормами, просто удивительно, как им удалось добраться в Макао. И потом, на пути в Европу на «Св. Петре» их рано или поздно арестуют. Если не русские, то англичане или голландцы — русское правительство наверняка уже объявило розыск. Да и сколько в конце концов можно тесниться на маленьком суденышке такому количеству народа, если есть возможность продолжать плавание на большом судне в нормальных условиях. И притом не опасаясь ареста. Свою речь Беневский закончил такими словами: «Если искренне любите меня и почитать будете, то всем, клянусь Богом, моя искренность доказана будет; если же, напротив, увижу, что ваши сердца затвердели и меня больше почитать не будете, то сами заключать можете, что от меня тоже ожидать надлежит. Обещаю быть вам заступою и никакого оскорбления вам не чинить. И ежели Бог нас в Европу принесет, то я вам обещаю, что вы вольны будете и со всем удовольствием, хоть во весь век наш содержаны…»
Несмотря на более чем убедительные доводы Беневского и его красноречие, с продажей галиота смирились не все. Больше других возмущались и негодовали Адольф Винбланд и Ипполит Степанов, главный идеолог бунтовщиков, у которого, кстати, были свои соображения относительно дальнейшей судьбы «Св. Петра». Степанов предполагал вернуться на галиоте на Камчатку вместе с зафрахтованным большим военным судном (например, фрегатом), забрать всех желающих покинуть полуостров и вывезти их в южные моря на какой-нибудь благодатный остров. Дошло до того, что Степанов написал на Беневского жалобу и послал ее самому китайскому императору.
Пока вожди бунтовщиков выясняли, кто прав, прошло 5 месяцев. За это время число беглецов сократилось еще на 15 человек. Они умерли от тропических болезней. Для северян тропический климат, жаркий и влажный, оказался губительнее, чем копья и стрелы формозцев и морские штормы.