— Кто ее строил? — спросил Аристомен.
— Прапрадед, потом прадед, потом дед, отец кое-что переделывал, — ответил Ксенодок.
— Придется повозиться.
— Придется, — согласился Ксенодок. — Без труда не проживешь и дня, — обыграл он название поэмы Гесиода.
Потом они обошли надел, огороженный грядками камней, собранных при очистке почвы.
— Виноградник погиб, будем корчевать и сажать новый, — подытожил Аристомен. — Земля — сплошная глина, придется пахать дважды, а огород просто перекопаем и разрыхлим. Надо бы еще колодец почистить, если времени хватит. Может, Перса у отца попросить?
— А может, само вырастет, если часто поливать? — спросил Ксенодок. — Пустим сначала коз, чтоб сожрали сорняки, а там, с Деметриной помощью, глядишь…
— Слушай, я же неучу тебя петь гимны и не поправляю, когда ты рассказываешь мифы собственного сочинения всякому, кто готов развесить уши, — рассердился Аристомен. — Так не учи меня тому, чем я занимаюсь с трех лет.
— Уж больно ты строгий, — сказал Ксенодок.
— Просто я знаю, что зимой тоже надо есть, и для тебя это не новость, — ответил Аристомен. — Но сначала поправим ворота и сделаем второй засов.
— Почему ворота? Что тут тащить?
— Нас с тобой.
— Ты имеешь в виду криптии? Так сейчас не сезон.
Аристомен только отмахнулся, обозвав брата дураком, и полез в мешок за инструментами. Видно, Ксенодока мать не пугала с пеленок криптией — охотой спартанцев на людей. В месяце гекатомбейоне, с которого начинался год, высшие магистраты Лакедемона — эфоры, вступая в должность, объявляли войну илотам, и тотчас по стране рассыпались молодые спартиаты и, устраивая засады и ловушки, убивали всех, кто попадался под руку. Таким «испытанием» их тоже «наградил» Ликург, одновременно приучая не считать илотов за людей, привыкать к убийствам, держать в постоянном страхе государственных рабов и, главное, контролировать их численность, чтобы, не приведи Зевс, они не объели спартанцев. Если юные убийцы не добивались желательных «успехов», эфоры объявляли по стране, что готовы освободить и включить во вспомогательные отряды спартанского войска две-три тысячи способных носить оружие и пользоваться им. Когда поверившие собирались в объявленном месте, их окружали и резали как скот, сокращая число лишних ртов и потенциальных внутренних врагов. Зато Спарта могла спать спокойно: уцелевшие тряслись от страха…
— А хочешь, в один присест покончим и с криптиями и с рабством? — спросил Ксенодок.
Аристомен взглянул на него как на сумасшедшего.
— Серьезно, — настаивал Ксенодок, — мне это — раз плюнуть. Да и тебе тоже.
— Ну, и как?
— В двух днях пути отсюда город Аргос…
— Я знаю периэгезу, — нетерпеливо перебил Аристомен.
— А в Аргосе на центральной площади есть могила, — дразнил Ксенодок друга, растягивая слова, — в могиле лежит голова Медусы Горгоны. Достаточно выкопать ее, не глядя, сунуть в мешок и придти в Лакедемон. С таким оружием мы за полчаса оставим от спартанцев груду камней.
— Так за чем дело? Пошли в Аргос, — сказал Аристомен.
— А кто потом снова закопает голову?
— Не знаю, — отмахнулся Аристомен. — Кто-то же ее закопал. Значит, закопает еще раз.
Ксенодок пожал плечами.
— Ну, что еще? — спросил Аристомен.
— Я столько разного слышал о Персее и Медусе, что в голове все перепугалось, — сознался Ксенодок.
— Что перепуталось? — не понимал Аристомен. — Что тебя смущает?
— Например, Персей. Ты ведь из-за своих упражнений в гимнасии не проходил в школе, что во времена, когда эллины не умели считать годы, у Абанта и Аглаи родились близнецы Акрисий и Пройт. Драться они начали еще во чреве матери, а возмужав, схлестнулись всерьез. Победил Акрисий, потому что изобрел щит, и воцарился в Аргосе, Пройту же после некоторых мытарств достался соседний Тиринф.
Однажды Акрисий спросил дельфийского оракула, будет ли у него сын. Пифия посулила дочь, а от нее — внука, который прибьет дедушку. Действительно, скоро у Акрисия и Эвридики, дочери Лакедемона, родилась Даная. Желая продлить земные годы, Акрисий тотчас соорудил медное подземелье и упрятал туда Данаю с кормилицей. Непоседа Зевс, однако, не мог стерпеть, чтобы земные девушки по прихоти пап оставались невостребованными. Он проник в подпол золотым дождем, вернул свой с лик и сошелся с Данаей, не постеснявшись кормилицы. Надо думать, уходя, Зевс часть золотого дождя оставил, раз об этом стало известно, что бросает тень на искренность чувств Данаи. Впрочем, во дворце никто не сомневался, что золотой дождь перед Данаей разлил родной дядя Пройт, мстя брату за изгнание и обманув стражу своим сходством с царем. Только простак Акрисий, как водится, ничего не подозревал. Лишь спустя годы он, минуя медный подпол, услышал детский смех и выудил дочку с внуком Персеем. Гневу его не было предела: кормилицу порешили сразу, а Данаю с будущим героем сунули в сундук и бросили в море.