Значит, наконец-то не будет убийств, стрельбы, секса, рекламы «красивой жизни».
И все-таки создателям фильма не удалось уйти от схемы — никому не нужная старость, хотя все отдано близким.
Горький фильм о горькой судьбе. Но вот как замечает один из рецензентов, когда показывали фильм, то в тех местах, где по идее автора зритель должен был плакать, он, увы, смеялся.
А я сидела в другом ряду и видела, как плакали люди, да и я сама не удержалась. И лились слезы жалости, и такая тоска охватила вдруг. Нищая, никому не нужная старость — ни близким, ни чужим. И пришла мысль о том, что в последнее время все мы еще больше ожесточились в погоне за хлебом насущным. И равнодушнее и эгоистичнее стали. Словно мы пребываем в каком-то извращенном мире, где жалости и доброте отказано от дома.
Но вот почему-то бабушку жалко, а каких-то угрызений совести, чувства вины не испытываешь, вспоминая своих стариков.
Конечно, показать старость в величественно-трагической фигуре, как увековечила ее Анна Голубкина в своей скульптуре в камне, не каждому творцу дано. Несчастная бабушка — обобранная родственниками, которые готовы хоть куда-нибудь ее пристроить, только не жить вместе, рядом, — героиня не только наших фильмов, но повседневный образ нашей реальной жизни. И в этом, скажет читатель, правда жизни. Но есть другая правда. В показе доброй, отзывчивой души, для которой делание добра так же естественно, как сама жизнь. И такую женщину, совсем еще девочку, мы встречаем в романе «Казус Кукоцкого» талантливой современной писательницы Л. Улицкой.
Мы ничего не знаем о ней, но сколько доброты в ее единственном появлении на страницах романа.
«Между ними необъяснимая близость. Женю растил дедушка. Бабушка всегда молчаливо присутствовала, ласково наблюдая за ней. Сколько Женя себя помнит, бабушка всегда была больной. И всегда они любили друг друга, если вообще может существовать бессловесная, бездеятельная, воздушная, ни на что практически не опирающаяся любовь.
Женя гладит ее по голове:
— Здравствуй, бабуля… Сейчас ванну принимать будем. Головку помоем, ты глаза зажмурь, чтоб мыло не попало.
Женя подняла бабушку со стула:
— Пошли, бабуля, все готово.
Наконец все готово. Вода чуть горячее, чем надо. Остынет, пока она бабушку разберет. Капнула напоследок шампунь в воду.
— Хорошо?
— Блаженство…
— Вода хорошая? Не остыла?
— Очень… Спасибо, деточка.
Женя направляет на нее струю воды. Бабушка стонет от удовольствия.
Замочила в самом большом тазу, отвернув нос, бабушкины тряпки, затолкала таз под ванну.
После мытья стирка. Вычистила ванну.
Такая нежная, добрая душа».
Прочитала эти строчки, и защемило сердце, и наполнилось такой тоской об ушедших близких. И чувством вины. И не потому что не выполнен долг перед родными, а потому что не хватало все-таки терпения. И вот такой бесконечной доброты и нежности, не нуждающейся ни в определении, ни в объяснении.
Как-то раз учительницу спросил ученик: «А чего на свете больше — добра или зла? — «Я думаю, что этого не знает никто», — ответила она. — Потому что как это сосчитать?..»
А когда у 11-летнего Зелима Мамсурова, раненного в Беслане, пережившего все ужасы трагедии захвата заложников, спросили: «Как ты думаешь, кого все же на свете больше, добрых или злых?» Зелим на мгновение закрыл глаза: «Добрых, наверное».
Уезжая в отпуск, моя дочь попросила меня присмотреть за кошками. Никогда прежде не имевшая с ними дело, я стала расспрашивать ее, чем их кормить, на что она ответила мне: «Им гораздо больше еды нужна ласка». Кошкам — ласка, а человеку?..
Месяц очередного отпуска я провела в поселке, который отстраивался на моих глазах. Напротив моих окон возводили трехэтажный дом. Я смотрела в окно и удивлялась, как быстро растет это сооружение. А по лесам бегали или ходили совсем маленькие ребята. Отполированные солнцем загорелые тела сновали в проемах строящегося здания.
Иногда появлялся мужчина средних лет и придирчиво осматривал работу, иногда женщина звала обедать или ужинать. Конечно, меня заинтересовала эта удивительная бригада. Я разговорилась и узнала, что этот дом строит одна семья. Мужчина — отец семейства, в котором пятеро сыновей от 15 до 9 лет и одна дочь. Такой семейный подряд. Старший сын занимался расшифкой. Расшифка означает — убрать лишний цемент с кирпича, протереть его так, чтобы было красиво и ровно.