И он вспомнил о Нине Жипси.
Он не любил ее никогда… Бедная девушка! Бывали моменты, когда он даже ее ненавидел, но сейчас воспоминание о ней наполнило его душу радостью.
Дойдя до улицы Шанталь, он остановился перед своим домом и долгое время простоял в нерешимости, боясь позвонить. Он испытывал стыд человека, который был заподозрен в преступлении, и боялся встретить знакомых. Тем не менее, постояв на тротуаре, он вошел. При виде его швейцар обрадовался и воскликнул:
— Наконец-то! Ведь я же говорил, что вы чисты как стеклышко и что вас отпустят!
Это приветствие с болью отозвалось в сердце у кассира.
— Без сомнения, мадам уже уехала? — спросил он у швейцара. — Не знаете ли, куда именно?
— Не знаю, сударь. В день вашего ареста она послала за извозчиком, и с тех пор о ней ни слуху ни духу, точно в воду канула.
Новое горе прибавилось к испытаниям кассира.
— А что моя прислуга?
— Все ушли, сударь. Ваш батюшка заплатил им деньги и рассчитал их всех.
— Ключ от квартиры у вас?
— Никак нет, сударь. Ваш батюшка уехал, а сегодня утром в восемь часов в вашу квартиру переехал один его большой приятель. Ваш батюшка приказал мне до самого вашего возвращения относиться к нему как к хозяину. Вероятно, вы его знаете… Такой высокий, с рыжими бакенбардами…
Проспер был этим очень удивлен. Друг его отца, у него в квартире!.. Что это значит?
— Ах да, да… Знаю! — отвечал он и стал быстро подниматься по лестнице.
На его звонок ему отворил сам друг его отца.
— Очень рад с вами познакомиться, — сказал он Просперу.
Он был у Проспера как у себя дома. На столе в гостиной лежала книга, которую он вытащил из библиотеки. Еще немного, и он мог бы казаться собственником всей обстановки.
— Чем могу быть вам полезен? — спросил кассир.
— Вы удивлены, найдя меня здесь, не правда ли? Я знал это. Ваш батюшка хотел представить меня вам, но сегодня утром его вызвали в Бокер. Я должен засвидетельствовать от его имени и от своего, что оба мы убеждены в том, что вы не взяли у господина Фовеля ни сантима!
Эта новость обрадовала кассира.
— А вот и письмо к вам от вашего отца, — продолжал высокий господин. — Он просил меня передать его вам. В нем, надеюсь, он рекомендует вам меня.
Кассир принял протянутое к нему письмо, распечатал его, и, по мере того, как он читал, выражение лица его прояснялось и на бледных щеках стал появляться румянец.
Закончив чтение, он протянул высокому господину руку.
— Мой отец пишет мне, — сказал он, — что вы его лучший друг. Он советует мне быть с вами вполне откровенным и слушаться ваших советов.
— Превосходно! Сегодня утром ваш милый отец сказал мне: «Вердюре — это мое имя, — Вердюре, сказал он, мой сын попал в передрягу, надо его спасать!» И я ему ответил: «К твоим услугам». И вот я здесь. Но перейдем к делу. Что вы рассчитываете предпринять?
— Что я рассчитываю предпринять? — ответил с дрожью в голосе Проспер. — Найти несчастного, который погубил мою жизнь, указать на него суду и затем — отомстить!
— Отлично сказано! Я помогу вам в этом, Проспер. В доказательство этого я придумал кое-что и для вас. Вот мой план. Начните с того, что продайте поскорее эту обстановку, покиньте эту квартиру и скройтесь.
— Скрыться? — воскликнул возмущенный кассир. — Скрыться? Да разве вы не знаете, милостивый государь, что это было бы равносильно признанию себя виновным, что это перед всем светом подтвердило бы то, что я скрылся нарочно, чтобы втихомолку распорядиться украденными тремястами пятьюдесятью тысячами франками!
— Полноте! — холодно ответил господин с рыжими бакенбардами. — Лучший пловец, которого злодеи бросят в воду, никогда не станет тотчас же выплывать наружу. Наоборот, он нырнет, будет плыть под водою, насколько хватит ему дыхания, будет стараться уплыть как можно дальше и выйдет на сушу только там, где его уже не увидят, и когда будут считать, что он уже погиб, утонул, — вот тут-то для него и время мстить. У вас есть враг? Только одно его неблагоразумие может погубить его. И чем более вы будете вооружены против него, тем более он будет вас бояться.
С удивлением и в то же время с покорностью Проспер внимал этому человеку, который хотя и был другом его отца, но был ему совершенно незнаком. И сам того не сознавая, он подчинился влиянию натуры более энергичной, чем его собственная. И он был счастлив, что нашел в нем для себя опору.