— Не все ли это равно для меня?
— Для вас — да, но для меня это не все равно, несчастный! Я поклялся доказать вашу невиновность. В ваши годы более стараются вернуть любовниц, чем свое честное имя!
— Я желаю отомстить за себя! — настаивал Проспер.
— Ладно, мстите, — воскликнул Вердюре, — но мстите, как подобает это мужчине, а не как ребенок! Что вам делать в этом доме? Есть у вас оружие? Нет! Вы броситесь на Рауля и сцепитесь с ним один на один? А в это время Мадлена сядет в карету и улизнет!
Проспер молчал.
— Что же делать? — спросил он потом.
— Ждать.
Проспер колебался. Затем с решимостью, в которую не поверил бы ранее сам, он поднял лестницу и поставил ее нижними концами на плечи так, как это делал и Вердюре.
— Лезьте вы! — сказал он ему.
В одну секунду Вердюре был уже у окна.
Проспер не ошибся. Это действительно была Мадлена, одна, у Рауля Лагора, в такой поздний час.
Стоя посредине комнаты, она о чем-то горячо говорила. Ее поза, движения, лицо говорили о негодовании, которое она плохо скрывала. Рауль сидел в кресле у камина и ковырял щипцами в углях. По временам он пожимал плечами с видом человека, решившего выслушать все, но ответить так: «Я ничего не могу для вас сделать».
Дул ветер, и до слуха Вердюре долетал лишь один звук их голосов, приставить же ухо к стеклу он не решался из боязни быть замеченным.
«Очевидно, — думал он, — у них очень серьезный разговор, но отнюдь не любовный».
И он продолжал наблюдать.
В отчаянии Мадлена стала умолять; она сложила руки, наклонилась и уже готова была встать на колени.
Рауль отвернулся. Он отвечал ей только односложными словами.
Два или три раза Мадлена направлялась к выходу, но затем возвращалась снова, точно в ожидании милости, не решалась уйти, не получив ее.
В последний раз она, по-видимому, решилась на крайнее средство, потому что Рауль вдруг встал, достав ключ, отпер маленький шкафчик, стоявший у камина, достал оттуда пачку бумаг и подал ей.
«Что это? — подумал Вердюре. — Уж не переписка ли, которая может компрометировать эту барышню?»
Мадлена, взяв пачку, по-видимому, не удовлетворилась ею. Она заговорила вновь и стала на чем-то настаивать, точно требуя чего-то еще. Рауль отказал ей, и она швырнула пачку на стол.
Эти бумаги очень заинтриговали Вердюре. Они были рассыпаны по столу, и он видел их отлично. Они были разных цветов: зеленые, серые, красные.
«Нет, я не обманываюсь, — подумал он, — глаза мне не изменяют. Это расписки из ссудной кассы!»
Мадлена стала рыться в бумагах. Она выбрала из них три, сложила их, спрятала их в карман, а остальные с презрением отшвырнула прочь.
На этот раз она решилась наконец уйти, так как Рауль взял лампу, чтобы ей посветить.
Больше Вердюре не на что было смотреть и он стал осторожно спускаться вниз.
— Расписки ссудной кассы!.. — бормотал он. — Какая странная тайна скрывается во всем этом деле!
Затем он стал быстро убирать лестницу. Рауль, провожая Мадлену, мог сделать несколько шагов по саду и, несмотря на темноту, мог бы ее заметить, если бы она черным пятном оставалась приставленной к стене. Поэтому Проспер и Вердюре положили ее на землю и притаились сами.
В эту самую минуту на крыльце показались Рауль с Мадленой. Он поставил лампу на первую площадку и протянул к ней руку, но молодая девушка с жестом негодования отстранила ее, и это бальзамом пролилось по сердцу Проспера. Однако же такое обращение нисколько не обидело и не удивило Рауля. Очевидно, он привык к нему, так как сделал иронический жест, который означал: «Ну как угодно!»
И он пошел к решетке, сам отпер калитку и затем быстро возвратился домой, а Мадлена села в карету и уехала.
— Ну-с, нам нечего здесь больше делать! — обратился Вердюре к кассиру. — Этот негодяй, ваш Рауль, запер калитку, я сам это видел. Надо удирать тем же путем, каким мы и пришли сюда.
— А лестница-то на что?
— Нет, пусть она остается там, где лежит. Так как нам не скрыть своих следов, то пусть подумают, что это воры…
И они вновь перелезли через стену. Но, не пройдя и ста шагов, они услышали, как вновь отпиралась калитка. Скоро они увидали, как кто-то их обогнал и направился к станции железной дороги.
— Это Рауль… — сказал Вердюре, как только шаги его замолкли. — Наш лакей Жозеф даст нам отчет обо всем, что он расскажет Кламерану об этой сцене. Ах, если бы только на этот раз они говорили по-французски!
Доставивший их извозчик еще находился в трактире, указанном ему Вердюре.
— Нам нельзя ехать поездом, — сказал Просперу Вердюре. — Мы можем столкнуться на станции с Раулем.