Моряки пели: «По морям, по волнам»; у красноармейцев были песни: «Белая армия, чёрный барон», «Мы красная кавалерия» и множество других. В заводских клубах слышалось:
«Мы - кузнецы…» И только особой комсомольской песни не было.
Ещё в апреле 1922 года один молодой слесарь горячо убеждал молодого поэта Безыменского написать такую песню:
- Напиши, обязательно напиши! Чтобы заря утренняя была, и мы все, и фронты, и фабрики…
А вскоре после этого Александра Безыменского вызвали на бюро ЦК комсомола, или, как говорили тогда, Цекамола, и поручили ему написать в трёхнедельный срок гимн комсомольцев.
- Помни, - сказали Безыменскому, - сейчас три часа дня. Через три недели, ровно в три часа дня, ты нам читаешь текст комсомольского гимна. Если ж ты напишешь его раньше, вызывай нас в любое время дня и ночи…
Возвращаясь домой, поэт придумал первые строчки песни. Той же ночью в Цека-моле раздался телефонный звонок:
- Песня готова!
И тут же, ночью, было созвано бюро.
Это было странное собрание. Слушатели сидели на столах и подоконниках. А посредине стоял «докладчик» и пел.
Когда он допел последний куплет, его попросили повторить… Затем «Молодую гвардию» пело хором всё бюро. А к утру к хору присоединились жильцы из соседних квартир.
Через несколько дней песню знали все комсомольцы Москвы. Через несколько недель - молодежь всей страны.
Прошли годы, полные бурных событий. Песня жила в стране. И по песне люди стали называть молодёжь, комсомольцев «молодой гвардией», связывая с этими словами представление о славных традициях комсомола. Боевое имя «Молодая гвардия» дали своей организации отважные юноши и девушки в захваченном врагами Краснодоне. Это название пролетело через десятилетия на крыльях песни.
И вы тоже, должно быть, любите песню «Молодая гвардия» и с волнением повторяете слова, которые пели и комсомольцы двадцатых годов и герои-краснодонцы:
Вперёд заре навстречу, товарищи в борьбе!
Штыками и картечью проложим путь себе…
Чтоб труд владыкой мира стал
И всех в одну семью спаял,
В бой, молодая гвардия рабочих и крестьян!
Ю. Новикова
НА НАШЕЙ УЛИЦЕ
Михаил Львовский
Рисунки В. Федяевской.
Машина шла во весь опор,
И снег слепил глаза,
Вдруг неожиданно шофёр
Нажал на тормоза.
Увидел он: над мостовой
Висит особый знак, -
И сразу опытной рукой
Переключил рычаг.
Теперь казалось, будто он
Совсем к рулю прирос,
И грузовик свои пять тонн
На цыпочках понёс…
Трамвай на стыках грохотал
И стёклами гремел,
Но вот, попав на наш квартал,
Он тоже присмирел.
Сдержать колёс упрямый бег
Из всех стараясь сил,
Он только искру в талый снег
Случайно обронил.
Стоит такая тишина
На улице у нас,
Что даже оттепель слышна
Бывает здесь подчас.
Чтоб шумом нам не помешать,
Чтоб легче было мне
Задачи трудные решать
В привычной тишине,
Водитель тут не даст гудок,
Мотор не заревёт;
Висит над улицей значок:
«Здесь школа! Тихий ход!»
ВЫ НА ЛЫЖАХ БЫВАЛИ В ЛЕСУ?
Вы на лыжах бывали в лесу?
В снежной чаще встречали лису?
Ну, а в поле бывали?
Чей там след увидали?
Вы ходили в далёкий поход,
Вы слыхали, как ветер поёт,
Как трещат от мороза
Молодые берёзы?
Вы в снегу разжигали костёр?
Вы спускаться умеете с гор?
Вы на речку ходили?
Вы на озере были?
Если нет, собирайтесь скорей
Всем звеном,
Всем отрядом,
Дружиною всей!
Мы в походах бывали,
Мы такое видали,
Что нам жалко теперь тех ребят,
Которые дома сидят.
АТЛАНТИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ
Мирослав Жулавский
Рисунки А. Кокорина.
«Атлантическую повесть» написал известный польский писатель, лауреат Государственной премии Мирослав Жулавский.
В годы оккупации Польши гитлеровскими войсками М. Жулавский активно участвовал в движении сопротивления. За это он был награждён высшими польскими орденами. После освобождения страны от фашистских захватчиков. М. Жулавский работал в польских посольствах в Париже и Праге. В эти годы он написал романы «Последняя Европа» и «Красная река».
Пасхальные каникулы выпали на начало апреля. В эту пору океан ещё бурлит, но Ланды1 уже дышат весной. [1 Ланды - низменная, равнинная местность на Атлантическом побережье Франции.]
Леса, растянувшиеся вдоль всего Западного побережья Франции, как бы потягиваясь после зимнего сна, греются в лучах солнца. По утрам порывистый океанский ветер вздымает в небо жёлтое облако легчайших пылинок. Они оседают затем на деревьях, лесных дорогах и дюнах, на крышах немногочисленных селений. Золотистая пыль носится в воздухе, меняет цвет весеннего неба, заслоняет солнце, окрашивает вершины деревьев, словно их облили мёдом.
Цветут миллионы сосен. На лесных полянах распускаются кусты густой сирени, а в палисадниках лесорубов покрываются цветами магнолии. На пнях пробковых дубов лопается кора. Горячая смола каплями стекает в маленькие глиняные мисочки, подвязанные к надрезанным соснам. А когда вечерняя прохлада сменяет дневную жару, летучие пески больших дюн чуть слышно поют…
Примерно на половине пути между Бордо и Биаррицем, в самом сердце Ланд, среди озёр и песчаных холмов побережья, лежит маленький лесной посёлок Мимизан - несколько десятков домов, построенных на песчаной поляне. В Мимизане нет никаких достопримечательностей, кроме старой, разрушенной церкви и памятника воинам, павшим в двух мировых войнах. Ближе к берегу высится небольшая фабрика по переработке смолы. На ней работает почти всё взрослое население Мимизана, в котором всего-то не более пяти сотен жителей.
А дальше, в шести километрах к западу, на самых дюнах, у открытого океана, приютилось крохотное дачное местечко Мимизан-Пляж. Летом оно полно приезжих, но ранней весной в нём пусто и ветрено; высокие волны океана заливают тогда пляж до самых песчаных холмов - естественной границы больших приливов. В это время года на всём пляже безраздельно господствуют солнце, ветер и бурные волны Атлантического океана.
Бернар Оливье приехал в Мимизан-Пляж с родителями на пасхальные каникулы. Ему уже исполнилось тринадцать лет, и он учился в Бордоском лицее. Отец Бернара, известный в городе врач, имел в Мимизан-Пляже небольшую дачу. Вопреки традиции бордоских богачей, отдыхающих только в Аркашоне, доктор Оливье любил Мимизан-Пляж и обычно проводил там субботу и воскресенье. Больше всего доктор Оливье любил открытый океан с крутыми волнами и прямую линию побережья. На всём Серебряном берегу - как называют ещё Западное побережье Франции - трудно было найти океан более открытый, волны более крутые и линию побережья более прямую, чем в Мимизан-Пляже. Сидя на дюнах, доктор Оливье часами созерцал океан, слушая гул отливов и приливов. Мать Бернара, госпожа Оливье, не любила океана: оттуда дули ветры, вызывавшие у неё мигрень. Однако она настолько привыкла жить сообразно склонностям мужа, что ей и в голову не приходило предложить поездку на Средиземное море, где весной не бывает ветров и где у неё не болела бы голова.