Это показаніе, сказано въ обвинительномъ актѣ, какъ сходное съ обстоятельствами дѣла, не можетъ не заслуживать уваженія, несмотря на то, что Вавиловъ и въ виду его не сознался. Кромѣ того онъ подлежитъ преслѣдованію за буйство, произведенное имъ иъ Серпуховскомъ частномъ домѣ, сопровождавшееся разными ругательствами и отбитіемъ двери и запоровъ у камеры, въ которой онъ содержался, и за оскорбленіе дѣйствіемъ полицейскаго унтеръ — офицера Зелегсона, котораго онъ, схвативъ за горло, сталъ было душить, когда Зелегсонъ, но приказанію начальства, хотѣлъ войти къ нему въ камеру. То и другое преступныя дѣянія, предусмотрѣнныя 38 и 31 ст. уст. о нак., нал., мир. Суд., подтверждаются въ настоящемъ дѣлѣ составленнымъ о поступкахъ Вавилова полицейскимъ актомъ и показаніями свидѣтелей полицейскихъ офицеровъ Жульенъ, Леркамъ и унтеръ — офицера Ивана Эльвигъ.
На вопросъ предсѣдательствующаго, подсудимый отвѣчалъ, что онъ не признаетъ себя виновнымъ въ покушеніи на убійство, такъ же какъ и въ оскорбленіи дѣйствіемъ полицейскаго служителя; въ произведеніи же буйства онъ призналъ себя виновнымъ отчасти.
Судъ приступилъ къ допросу свидѣтелей.
— «Что мнѣ сказать?» отвѣчала на вопросы предсѣдателя потерпѣвшая отъ преступленія еврейка Баратъ. — «Они вошли ко мнѣ — это было въ часъ дня. Я спрашиваю, что вамъ угодно? Тутъ меня и ударили. Но я не обижаюсь теперь….Боли у меня нѣтъ, и я, благодаря Бога, выздоровѣла совсѣмъ. Они вошли двое вмѣстѣ», продолжала Баратъ, чрезвычайно взволнованная, на вопросы товарища прокурора, — «одинъ сѣлъ на стулъ, а другой на диванъ. Только что я успѣла спросить, что вамъ угодно? меня сейчасъ и ударили въ голову. Ударилъ тотъ самый, который сидѣлъ на диванѣ — это былъ онъ (Баратъ показала на подсудимаго); другой, что сидѣлъ на стулѣ, былъ бѣлокурый, высокій, съ большою бородой. Всего мнѣ два удара нанесли, но чѣмъ, я не помню. Я очень испугалась и закричала. И теперь не могу безъ ужаса объ этомъ вспомнить (съ Баратъ сдѣлалось дурно).
— «Вотъ какъ это дѣло было», началъ свое показаніе подсудимый Вавиловъ. — «Въ 1864 году, по поводу подозрѣнія въ кражѣ, я былъ посаженъ въ тюрьму. Въ одной камерѣ со мной сидѣлъ Розановъ, тутъ я съ нимъ и познакомился. Къ Розанову ходилъ иногда, тоже сидѣвшій въ тюрьмѣ, но только въ другомъ корридорѣ, Козыревъ. Я и Козырева видѣлъ. Вскорѣ я былъ освобожденъ отъ заключенія, освободили послѣ этого и Розанова. Съ Розановымъ я хаживалъ къ Козыреву, онъ жилъ въ Грузинахъ; случалось, гуляли съ нимъ, пьянствовали вмѣстѣ. Розановъ съ нимъ дружбу водилъ, и они часто другъ у друга бывали. Придешь, бывало, къ Розанову, либо у него Козырева застанешь, а то коли нѣтъ дома, у отца его спросишь, гдѣ молъ онъ: «Да вотъ, скажетъ, тутъ недалеко, пошелъ къ Козыреву». Такъ мы съ нимъ и водили компанію завсегда, и Розановъ у меня бывалъ тоже; Козыревъ, правда, только встрѣчался, а самъ не ходилъ ко мнѣ. Только вотъ 19‑го августа они пришли ко мнѣ оба; жена моя дома была. Посидѣли это мы, поговорили, чайку, всдочки выпили. Они пораспрощались да и говорятъ, чтобъ я проводилъ ихъ. Я вижу, что они что — то хотятъ сказать, да при женѣ боятся, словно какъ что тайное у нихъ есть. Ну, я и пошелъ съ ними. Въ это время ужь я занимался у г. Реброва по сыскной части. Только пошли мы и сѣли на Никитскомъ бульварѣ на лавочкѣ. Они мнѣ и говорятъ, что есть у нихъ на примѣтѣ одна еврейка, которую можно ограбить. Я сейчасъ сталъ спрашивать, когда они пойдутъ на убійство. Они мнѣ и говорятъ: тогда отъ насъ узнаешь, когда пойдемъ на дѣло. А еще Козыревъ мнѣ сказалъ: говорятъ, молъ, что «ты у Реброва занимаешься, такъ неравно все разскажешь». Такъ они мнѣ о днѣ ничего и не сказали. Потомъ я сталъ ихъ спрашивать, гдѣ эта самая еврейка живетъ. Они мнѣ сказали, что недалеко отъ моей квартиры, я и подумалъ, что это должно — быть въ Арбатской части. Черезъ два дня они опять обѣщались придти. Въ этотъ же день я донесъ г. Реброву, что такія — то лица собираются убить еврейку — закладчицу. Онъ мнѣ приказалъ слѣдить за этими людьми и хорошенько разузнать, гдѣ это должно случиться. Черезъ два дня мы увидѣлись, я сталъ ихъ разспрашивать, но узналъ только, что еврейка эта живетъ одна со старикомъ мужемъ, что въ квартиру ея входъ съ улицы и изъ галлереи направо дверь. Я передалъ объ этомъ г. Реброву. Онъ мнѣ сказалъ, что обошелъ всю Арбатскую часть и нигдѣ не нашелъ такого дома, какой я ему описывалъ. Поэтому г. Ребровъ велѣлъ еще больше слѣдить за Розановымъ и Козыревымъ и даже войдти съ ними въ компанію, чтобы лучше разузнать дѣло. Дня черезъ два я опять видѣлся съ ними и опять ничего не узналъ ни о времени, ни о мѣстѣ, какъ ни старался. Только вечеромъ Розановъ ко мнѣ приходитъ и даетъ долото: «ты, говоритъ, возьми долото, а то, можетъ, придется ящики, либо сундуки вскрывать: завтра дѣло дѣлать будемъ». Я это долото взялъ, они же себѣ купили двѣ гирьки: одну фунтовую, другую двухфунтовую. Я боялся, какъ бы мнѣ не пришлось за это отвѣчать, пришелъ къ г. Реброву и говорю, что я откажусь, если мнѣ не дадутъ полицейскихъ. Онъ меня успокоилъ, сказавъ, что онъ не прозѣваетъ и что теперь уже отказываться нельзя, такъ какъ онъ донесъ объ этомъ оберъ — полицеймейстеру. «Иди, говоритъ, смѣло, только извѣсти полицію, если о чемъ узнаешь». Ну, я такъ и рѣшилъ, что ужь нужно до конца открывать. Утромъ это, часовъ въ 10‑ть, пришли они ко мнѣ, я, это, чтобы дать знать полиціи, вызвался за водкой сходить. Сбѣгалъ я въ кабакъ: вижу, никого полицейскихъ нѣтъ; никто за мной не слѣдитъ. Что, думаю, дѣлать: вернулся къ нимъ. Гдѣ я въ домѣ жилъ, тамъ квартира внаймы отдавалась, я ее и показывалъ, — эта должность на мнѣ лежала. Въ это самое время жильцы пришли смотрѣть, я очень обрадовался, думаю, время пройдетъ, пока полиція подойдетъ. Только показалъ я квартиру и самъ скорѣе бѣжать въ будку. Въ будкѣ я засталъ унтеръ — офицера Ивкина, онъ сидѣлъ съ любовницей, чай пилъ. Я ему сказалъ, чтобъ онъ предупредилъ надзирателя. Онъ что — то проворчалъ, но я долженъ былъ скорѣе домой бѣжать, чтобы меня не заподозрили въ измѣнѣ. Только вотъ проходитъ полчаса — полиціи нѣтъ; проходитъ часъ — полиціи все нѣтъ. Я опять сталъ безпокоиться. Говорилъ мнѣ Розановъ, что онъ наканунѣ набивался этой еврейкѣ шубу заложить, такъ она ему сказала, чтобъ онъ приходилъ до 4 часовъ, не позже: шабашъ что ли послѣ будетъ у нея или какой — то тамъ праздникъ, только позже 4‑хъ часовъ уже ей нельзя будетъ. Я и хотѣлъ добить какъ — нибудь до 4‑хъ часовъ. Но они говорятъ: пора идти. Мы и пошли. Дорогой, чтобы провести время, я предложилъ зайти въ кабакъ. Тутъ, когда мы въ кабакѣ были, зашли два городовые и посмотрѣли еще такъ на насъ. Я думалъ, что г. Ребровъ знаетъ, что мы на дѣло идемъ. Но эти городовые только посмотрѣли на насъ и ушли. Дорогой на бульварѣ мимо насъ опять прошли двое городовыхъ. — Посидѣли мы на лавочкѣ. Я вижу, что полиція не идетъ, и сталъ я опять ихъ звать на квартиру ко мнѣ водку пить. Они пошли, по дорогой о чемъ — то шептались. Только Козыревъ и говоритъ: «иди Аѳанасьевскимъ переулкомъ, народу меньше». Пошли. Подхожу я это къ дому Малютина, вдругъ Розановъ скрылся. — Куда Розановъ пошелъ? спрашиваю я. «А это, говоритъ, тотъ самый домъ, гдѣ мы будемъ дѣло дѣлать. Розановъ кашлянетъ — тогда мы и пойдемъ». И точно Розановъ кашлянулъ. Я, чтобы предупредить какое — нибудь несчастіе, побѣжалъ поскорѣе впередъ. Вхожу — Розановъ сидитъ на стулѣ, у него въ рукѣ трость, а къ рукѣ привязана гирька. Я это сѣлъ на диванъ, а Козыревъ за дверью остался. Только мы стали съ еврейкою разговаривать, Козыревъ бросился изъ — за двери и ударилъ еврейку въ голову двухфунтовою гирькой. Я вскочилъ и поднялъ руку, чтобъ отклонить ударъ. Потому она, можетъ — быть, и думаетъ, что я нанесъ ей ударъ. Они видятъ, что я противъ нихъ, сейчасъ же бросились бѣжать; тутъ поднялась въ домѣ тревога, я испугался и тоже побѣжалъ. Но пробѣжавши немного, я уже пошелъ по бульвару шагомъ. Тутъ подходитъ ко мнѣ какой — то господинъ и говоритъ: «не вы ли у насъ сейчасъ въ домѣ были? пойдемте со мной». Меня привели туда, тутъ народу было много, я изъ рукава долото и вынулъ при всѣхъ, закричали это всѣ, пришелъ квартальный, с, вязали меня. Онъ это мнѣ говоритъ: «ты разбойникъ, душегубъ, сознавайся лучше». Потомъ слѣдователь пріѣхалъ, полицейскій врачъ. Стали это рану осматривать у еврейки. У нея такъ ссадина на головѣ была. Врачъ ничего самъ не смотрѣлъ, а что ему слѣдователь продиктовалъ, то онъ и писалъ. Вотъ все какъ было, гг. присяжные. Кто же будетъ разсказывать полиціи, что онъ идетъ на преступленіе? Гдѣ—жь моя виновность, когда я самъ впередъ разсказалъ, что будетъ? — Меня сначала посадили, продолжалъ далѣе подсудимый, потомъ г. Ребровъ на поруки взялъ меня: свободу мнѣ дали, чтобы розыскивать Розанова и Козырева